Вот где берет начало для Коцоева Гизельдон, вот где он становится рекой жизни!..

…Хочу вспомнить Коцоева и вижу его идущим весенним днем по Пролетарскому проспекту в обществе своего друга Сармата Косирати, известного в Осетии литератора и культурного деятеля. На Коцоеве неизменный темно-серый костюм, разумеется, с жилетом, в кармашке которого, как мне кажется, хранятся часы швейцарской фирмы «Павел Бурэ». Коцоеву приятно общение с Косирати, и я вижу, как он, слушая собеседника, улыбается, касаясь маленькой ладонью усов. Вот взглянешь на него и подумаешь: как бесконечно мягок человек, именно мягок… Честное слово, так можно подумать, когда Арсен Борисович идет с Сарматом Косирати весенним днем по Пролетарскому проспекту и улыбается… А ведь он не такой, больше того, эта его улыбка ничего не объясняет. Даже наоборот, она дает превратное представление о нем. Собственно, эта улыбка есть и в рассказах Коцоева, но рядом с нею гнев… Против кого? В самом деле, против кого обращен гнев этого человека? Гизель, мятежная Гизель — дает точный адрес тех, кого ненавидел Коцоев, кого считал своим врагом.

Подобно великому Коста, Арсен Коцоев был революционным демократом. Коста был старше Коцоева на тринадцать лет, но он был для него не просто единомышленником и собратом по перу, он был для него учителем. Именно учителя слушал Коцоев на педагогическом съезде во Владикавказе в 1899 году. Конечно же, Коцоев, как и в свое время Хетагуров, испытал на себе влияние всех тех, кто был зачинателем великой русской литературы, и прежде всего Пушкина. Сын крестьянина-бедняка, испытавшего все тяготы крестьянской жизни, Коцоев с особым сочувствием относился к антикрепостнической программе революционных демократов. Он принимал их главный принцип: свержение самодержавия посредством народной революции. Ему была ненавистна либеральная фраза, как, впрочем, и ее носители, которые этой фразой лишь маскировали свои верноподданнические чувства. Коцоев верил в революционную силу масс и видел Россию освобожденной от царизма.

Своеобразие Коцоева-художника в том, что его творчество взросло на благодатной почве народного фольклора. А это более чем богатая основа. Осетины — один из тех народов, чей вклад в создание нартских сказаний особенно велик. Наверно, будущий исследователь творчества Коцоева сумеет установить и прокомментировать обстоятельно, в каких отношениях муза Коцоева находилась с творчеством народа. Многие создания Коцоева фольклорны по самому жанру: легенда, быль, сказка. Такое впечатление, что первоядром произведения является нечто такое, что писатель нашел у народа. Однако дело не только в жанре, но и в самой сути произведения, интонации сказа. Коцоев сообщил и многим своим рассказам интонацию, а может быть, и добрую лаконичность сказа, четкость и естественность сюжетных решений.