Сивка заметил, что я его разглядываю, застеснялся, засопел. Я сказал одобрительно:

– Тебя и не узнать теперь. Когда это успели раздобыть такой костюм?

– Дядя… отец Венедикт позвонил кому-то, и тетенька принесла. Быстро… – Он вдруг присел на табурет, лег щекой на стол, глянул на меня из-за бронзовых спутанных завитков. – Отец Венедикт говорит: «Живи у меня, будешь как внук…» Я вот думаю…

– Чего думать-то? Соглашайся.

– Ага, я, наверно, соглашусь. Он говорит: «Снимем квартиру в городе, если ты боишься здесь, на кладбище…» А я и не боюсь. Главное, что свой дом… Только другого боюсь…

– Чего?

– Ну… что по ребятам буду скучать. По нашим… Мы ведь привыкли вместе…

– Можно будет навещать их… Или они рассердятся, что ты от них ушел?

– Ничуточки не рассердятся! Наоборот, скажут, что хорошо. Все рады, когда кто-то находит дом.

– Тогда чего же раздумывать!

– Не знаю… А вы Петьку с котом увезете в Византийск или здесь останетесь?

– Видно будет. Главное – найти…

– Найдете, чего там…

Он повозился, поставил пятки на табурет, спустил чулок, начал поправлять бинт и при этом тихонько морщился. Повыше бинта я увидел пятнышко – то ли ссадина, то ли родинка. И вспомнил о главной примете. И спросил с новой боязнью (хотя, казалось бы, все уже ясно):

– Сивка, а ты не замечал у Петьки на левой лопатке родимое пятно? Как гусиная лапка. Может, когда купались или бегали без рубашек…

Сивка отозвался сразу, без удивления:

– Замечал, конечно. Я эту «лапку» вот так, у самого носа видел. – Он придвинул к лицу ладонь. – Это когда Петька меня спас…

– Спас? От чего? Что случилось?

– Это на «Розалине». То есть на барже. Мы там вместе были.

– Что за баржа?