«Сполохи играют!» – подумал Прокопий, но в то время, как он посмотрел на небесное диво, ему почудилось, будто весь этот свет стал ближе к нему, будто столбы пламени, вращаясь, летят долу, с высоты зенита, как громадные огненные птицы, – и вот они уже близко, и уже слепят его своим сиянием, и ему тепло от них… жарко даже…
И то уже не столбы и не огненные птицы: то врата – дивные врата, каких нету ни в Киеве, ни в Новгородской Святой Софии. Некие светоносные мужи стоят во вратах и манят к себе Прокопия ласковыми очами, и кто-то, на незримых крылах, несет его к ним.
А там, за вратами, в пучине розовых лучей стоит Некто – не великий, не малый, но все наполняющий собою: солнце сияет над Его головой, звезды горят в Его очах, месяц плывет под Его стопами, и весь Он, таинственный, – любовь, жизнь и свет.
Все вокруг Него гремело хвалою, тьмы тем лиц, тьмы тем крыл купались в розовой пучине, тьмы тем голосов вопияли:
– Слава Тебе, показавшему нам свет!
И с воплем этим слился радостный вопль души, быстро полетевший к небу из тела, что – жалкое, темное, окоченелое – лежало и стыло на снегу у большой новгородской дороги…
Стих о воскресшем Христе*
Стих о воскресшем Христе*
(По сибирской легенде)
Украйна
Украйна
Ветла[171]*
Давно это было.
Встал от Черного моря сердитый ветер, и почал он дуть в широкие лиманы. Ни быстрому Днестру, ни светлому Бугу, ни самому батьку старому Днепру не стало прежней воли изливать в глубокое море могучие, полные воды, и попятили реки свое течение и, осерчав, высоко подняли над берегами мутные, буйные валы. Днестр слился с Бугом, Буг – с Днепром, меньшие реки пошли за старшими братьями, и – гой-гой! – где степь была, разлилось другое море. Где ходили с скрипучими возами круторогие волы, где добрые молодцы чумаковали, по тем шляхам поплыли нынче осетр да белуга, хлопая глазами на невиданные земные чуда, что потопили собой полые воды: на хаты и церкви, на стада и пашни, на вишневые садочки и бахчи с гарбузами, на млины[172] и ветряки, на казака с люлькой, на бабу в запаске, на младенца в зыбке, на жида в корчме.
Много людей потонуло, а много и живыми унесло в свой простор сердитое море. Не чернь видна над водою – виден малый плот портомойный, а на том плоту – баба. Как стала вода подниматься, была баба на реке; мыла, вальком колотила мужнину сорочку; удариласизая волна и оторвала плот… Поплыла баба, как была, с вальком и сорочкой, далеко-далеко, невесть куда, – аж в те земли, где солнышко домует, где оно, красное, после жаркого дня, ложится отдыхать на зеленую мураву под бирюзовое небо. Солнце спит, а месяц вокруг его постели дозором ходит – смотрит, чтобы частые звездочки, что малые ребята, не игрались, свет-солнышко своим баловством не будили.