Легонькие самоотравления – прямо какой-то спорт кафешантанного мирка. Певицы хоров травятся походя. Каждая из них травилась хоть разок в жизни: «Едва-едва меня тогда спасли!..» Но «спасли» непременно: они любят играть со смертью и притворяться, будто умирают, но умирать боятся, даже до суеверного ужаса ко всему, что напоминает о смерти – к кладбищу, к трем свечам на столе, к встрече с монахом и т. д. «От хорошей жизни не полетишь», – говорит горбуновский портной. От счастья в хор не пойдешь! У редкой из певичек не осталось в прошлом тяжелой семейной или личной драмы. Интеллигентные классы, конечно, представлены в составе «певичек» сравнительно малым процентом. Но все-таки среди бывших горничных и швеек далеко не редкость встретить девушку, прошедшую несколько классов гимназии, сбившуюся с пути гувернантку, разводу из порядочной семьи, бросившую мужа, и – по тщетном поиски более симпатичных занятий – очутившуюся в хоре. Еще недавно среди певиц московской Стрельны приютилась, поссорясь с семьею, княжна N. – с родословным деревом чуть не от Рюрика…[204] Таким образом, в душах этих птичек, ходящих весело по тропинке бедствий, – говоря словами поэта Минского, – «спят драконы»… Недаром же их любимая героиня – Маргарита Готье: редкая не ставит ее себе за идеал (по местному произношению «идеял»; когда я поправил одну певицу, она обиженно возразила мне: «Извините-с… Саша Давыдов завсегда поет:

Что же, по-вашему, он хуже вас знает, как надо произносить?!»). Редкая не «обожает» грациозный образ чахоточной, благородной грешницы, как пригрезился он Дюма. В Арманах Дювалях, к сожалению, никогда не бывает недостатка в окружающей певиц кабацкой толпе, на то и щука в море, чтобы карась не дремал. В огромном большинстве случаев доморощенные Арманы Дювали эксплуатируют своих Маргарит с наглостью и ловкостью профессиональных сутенеров…

– Влюбиться для нашей сестры – одно разорение! – откровенно жаловалась мне на Нижегородской ярмарке солистка лучшего московского хора, рассказывая свой печальный роман с некоторым начинающим, но подающим большие надежды помощником присяжного поверенного: юнец, можно сказать, из молодых, но ранний[205]. – И разорение, и кабала, и унижение! Разве нас любят? Нами тешатся. И всегда – свысока, точно честь нам делают. Помни – мол, кто ты и кто я! Нам каждую минуту показывают: смотри, как я великодушен, – не брезгаю тобою, хотя ты тварь, а я порядочный человек!.. Понимай, что ты меня не стоишь, и трепещи, чтобы я тебя не бросил, не променял на первую встречную… Ну и не жалеешь ничего, лишь бы угодить: ни самолюбия, ни денег.