— Подай мне другую сорочку.

— Зараз, Охримчику, зараз! — Настя засуетилась над узлом, достала латаную-перелатанную рубашку не разбери-пойми какого цвета, а святковую, в дегте, приняла из рук супруга, затолкала в узел.

До хутора — подать рукой: всего версты четыре. Орлик, весело помахивая густым иссиня-черным хвостом, трусил по Петровскому шляху.

Когда показались стройные ряды осокорей, поднявших свои пики высоко вверх, Антон — сын Охрима — обомлел от нахлынувшего чувства. Он мигом забыл о хате своей, о дедушке Якове, жалобно баюкавшем отнятый ус, о каменной бабе, которой боялся. Перед ним, приближаясь, вырастал загадочный мир. В нем он ни разу не был, но много о нем слышал и много думал. Даже сны о нем видел. И они всегда были прекрасными.

Когда Антон, или попросту Тошка, был еще совсем маленьким — года четыре ему было, не больше, — отец батрачил у Гейдриха. Поздно вечером, встречая отца с работы, сын запускал ручонки в карманы отцовских брюк, ища там что-нибудь «от зайца». Огорчался, не находя ничего, обиженно сопел, отворачивался. Отец, накрывая Тошкину головку огромной ладонью, успокаивал, всегда обещая ему одно и то же:

— Ось принесу тебе райское яблочко… Ум-м-м… смачное даже сказать не можно.

Долго ждал сын обещанного яблочка — дождался.

Открыл он однажды утром глаза, а на краю постели горка желтых, словно мед, розовобоких яблочек. Не простые яблочки, а райские! Они переливались теплыми красками на солнце, горели румянцем. Как их только в рот класть — боязно!

Тошка сперва потрогал их рукой. Чуть-чуть дотронулся, затем погладил. Скользкие, как стеклянные пузырьки. Отец приободрил:

— Ты возьми в рот, попробуй, что за штуковина такая.

Под мелкими Тошкиными зубками яблочко хрустнуло, точно сахарное.

Отец кивнул одобряюще:

— Ну вот, а ты не верил!

Он подсел к сыну и стал рассказывать про всякие диковинки на хуторе. Там цесарки похаживают, серебряными перышками посвечивают. Павлины пораспускали радужные хвосты. Индюки красноносые голгочут на посторонних. А вокруг — сады, сады. И в тех садах огромные деревья поднялись, раскинули ветви широко-широко. И на ветвях эти самые яблочки росой умываются.

— Ей-бо, на рай похоже!..

Выгружались у высокого панского крыльца. Тенисто и трепетно склонялись над домом гигантские тополи-белолистки. Сухо похрустывал мелкий песочек под ногами. Старый хозяин любил подбелить свой двор этим песочком, посылал за ним подводы к Азовскому морю, верстах в шести отсюда.

Бричку шумно окружили коммунары. Множество рук потянулось за вещами.

— Та тихо, хай вам грец! — сказал повеселевший вдруг Охрим Баляба.