Грузили провизию, которой оставалось не так уж много; завхоз отчитывал кастеляншу, за то что выволокла во двор гору простынь, наволочек, одеял.

— Матрацы! Только матрацы! — кричал разгорячившийся Ваненков. — На какой шут простыни? Только матрацы! И побольше! Все! Да-да, еще попомните мое слово — будем делать баррикады…

— Из матрацев-то? — смеялась повариха. — Много ты ими забаррикадируешь…

— Да-да! Попомните мое слово, — горячился завхоз и ворчал на молоденькую кастеляншу, которая слушала его серьезно, сердито сдвинув брови.

— Никита Степанович! — крикнул завхоз Тишкову. — Все равно весь дом на эти подводы не погрузишь, не увезешь… Я так считаю, что в первую очередь надо грузить матрацы…

— Детей! Детей! В первую очередь детей, дорогой Федор Митрофанович.

— Так и я об этом же! Вот как раз на матрацы — детей…

— Поменьше сейчас забот о нашем скарбе. Будем живы — наживем. А жить нам надо, необходимо жить нашему коллективу!..

В это самое время мимо них прошел директор, согнувшись, таща на спине тумбочку.

— Павел! — крикнул Тишков сыну. — Помоги Виктору Ивановичу.

— Да! Без нее я не могу, — оправдываясь, проговорил директор. — Тут даже не личные дела, а только карточки на каждого воспитанника. Самые необходимые данные… У кого-то из наших воспитанников найдутся родственники. Эти карточки очень ценны…

— А личные дела?

— Я распорядился, чтобы ребята снесли их в погреб. Погреб завалим, сровняем с землей.

— Не погниют?

— Это ж ненадолго!

— Да-да! Надо думать…

Виктор Иванович отличался аккуратностью, любил во всем порядок. Человек он был одинокий, и все воспитанники для него были родными. Он всегда хотел, как можно лучше устроить их судьбу.

Как ни старался Тишков убедить людей, чтобы не брали ничего лишнего, на подводах оказались какие-то тумбочки, сундучки, шкафчики… Каждый брал самое дорогое, казавшееся ему абсолютно необходимым, и не разрешить это людям было бы не только нетактично, но и неправильно. Их нельзя было обижать!

Рассвело. И хотя солнце еще пряталось за лесом, хорошо были видны и дом, и лес, и дорога, и двор, и подводы, и дети.

Тишков взобрался на первую подводу, встал во весь свой немалый рост и несколько раз прокричал: «Товарищи! Товарищи!..»