— Ребята были — и то хорошо. Вот с ними и развернем работу. Не ждать надо революцию, а вгонять.

Разговорились. Шумков рассказал, как он воевал сперва против немцев, потом против белогвардейцев, потерял там левую ногу, вместо нее приобрел костыль и теперь годится только на сидячую работу. Ерошка рассказал, как славно жилось ему у красноармейцев, но это тянулось недолго: осенью красноармейцы сдали его в детский дом, чтобы учился.

Ерошка немного побыл в детдоме, потом убежал беспризорничать, добрался до Москвы, там его поймали и определили в другой детдом. Опять учился, еще убегал, снова ловили и определяли в детдома. Теперь он вполне может поступить на завод: годами вышел и грамоты приобрел достаточно.

— Товарищ Шумков, скажу вам, не хотел я сюда, в Хохловку, обижали меня здесь сильно. Думал я поглядеть на нее с Денежкина камня и — своей дорогой… Да вот зашел и, пожалуй, не скоро уйду. На Урал приехал, чтоб в завод поступить и мастерство хорошее изучить, да привычка дурацкая на родину потянула. Зашел и уйти не могу, — пожаловался Ерошка. — Не могу я спокойным быть, когда вижу, что революции нет аль глохнет она. В Москве я жил и нагляделся, думал и у вас здесь честь честью, все выполнено: клуб, читальня, спектакли, плакаты, пионеры, агитация. А здесь заборы и псы. Не доберешься до человека, пес съест.

— Верно, верно. В ином доме напоят тебя, накормят… Ты за ворота, а они посуду об стенку — поганая. Вот как человека ненавидят!

— Меры надо! — горячился Ерошка.

— Какие?

— Жесткие. Я заставлю их кое-что поглядеть, понюхать.

— Поосторожней, лишнего не натвори!

Ерошка познакомился с учительницей. Жаловалась и она:

— Остригла я себе волосы, и меня высмеяли, как встретят, так: «Что же это ты, Анна Петровна, штаны-то не надела, уж одно к одному бы». Вот так к каждому пустяку привязываются, за всем следят; не пройдет ни одной ночи, чтоб за окном не стояли, не высматривали, что я делаю. Я готова убежать куда угодно.

— Мы покажем им, — пообещал Ерошка. — Я знаю, куда ударять надо.

Еще дня два походил Ерошка по Хохловке, курил открыто, не крестился на иконы и говорил, что надо тряхнуть деревню.

Когда он проходил по старообрядческому концу, матери кричали ребятам:

— Домой, идите домой!.. Не водитесь с ним, с этим! — и поспешно закрывали окна, чтобы в избу не попал дым Ерошкиной папироски.

А ребята не слушались матерей и водились с Ерошкой. Им нравилась его смелость, его рассказы про Москву.

* * *

На первых порах Ерошка решил действовать в одиночку, а председателя Шумкова, кооператора Гульбина и учительницу привлечь позднее.