— Сырых тебе, вываренных?

— Любых.

Друзей у Ерошки, пожалуй, было немного, разве только один Антипка Синдерюшкин. Жил он на отлете с матерью-старухой и с целой оравой братьев и сестер. Антипка — старшой, все прочие — мелочь. Жил Антипка бедным-бедно. По летам он с матерью работал в Хохловке поденно: жал, косил, возил сено, а по зимам запрягал свою хилую лошаденку в розвальни, усаживал в них всю семью и уезжал в дальние заводы и деревни просить милостыню. Так и ездил всю зиму, возвращался в Хохловку по последнему санному пути.

Вот с ним-то и сдружился Ерошка, сразу поняли оба, что они одна стать — голь и сироты, чужаки в Хохловке и надо им держаться вместе.

Ночью Ерошка взял кости и пошел к Антипке. Спал Антипка на сеновале, не было у него высокого забора и злого пса во дворе; залез Ерошка на сеновал, нашел Антипку и разбудил.

— Дай мне лагун с дегтем!

— Зачем? Куда ты?

— Завтра узнаешь. Я тебе верну его, через час принесу.

— Бери, зачем только?

— Говорю, узнаешь все.

Взял Ерошка лагун и, крадучись близ стен и заборов, к дому лавочника Аверьяна. Первый богач Аверьян в Хохловке и первый контра. Оглядел Ерошка улицу — пусто там и тут, везде. Кисть в лагун и давай водить ею по забору. Почуял Ерошку пес и к забору, загремела цепь.

Не успел гавкнуть пес, как Ерошка кинул ему через забор сырую кость. Схватил ее пес и начал грызть с довольным ворчанием, а Ерошка пишет по забору, торопится… Кинет псу косточку и опять пишет, пишет.

Тишь на улице, пустыня.

Застучал в другом конце улицы сторож березовой колотушкой и пошел в обход. Кинул Ерошка псу последние кости, сделал еще несколько взмахов кистью — и с лагуном на задворки, оттуда к Антипке на сеновал.

— Готово, лагун привязал к телеге.

— Чего ты делал?

— Забор у Аверьяна расписал.

— Расписал?

— Да, стенгазету… Забор-то уж больно хорош — широкий и высоченный! Весь я его закатал, утром читать будем.