Тем не менее по истечении критического периода – то есть через пятнадцать секунд после разгерметизации – лишь около половины пассажиров были в кислородных масках. Те же, кто не обеспечил себя кислородом, один за другим начали впадать в дремотное оцепенение, а еще через пятнадцать секунд большинство из них потеряли сознание.

Гвен Мейген в первые мгновения не оказали помощи, и она лежала без кислородной маски. Ее обморок, вызванный взрывом, стал еще более глубоким вследствие недостатка кислорода.

В эту минуту в пилотской кабине Энсон Хэррис, идя на риск еще сильнее повредить самолет и, быть может, даже разнести его на куски, принял решение пикировать, чтобы спасти жизнь всех, кому грозила смерть от удушья, и в том числе Гвен.

Самолет вошел в пике на высоте двадцати восьми тысяч футов и вышел из пике через две с половиной минуты на десяти тысячах футов.

Человек может прожить без кислорода от трех до четырех минут, и мозг его при этом не пострадает.

В первую – одну с четвертью – минуту пикирования, пока самолет не снизился до девятнадцати тысяч футов, он находился в слишком разреженных для поддержания жизни слоях атмосферы. Ниже этой границы содержание кислорода в воздухе уже настолько возросло, что он стал пригоден для дыхания.

На двенадцати тысячах футов начало восстанавливаться нормальное дыхание. На десяти тысячах футов – когда последние критические секунды уже истекали – сознание начало возвращаться ко всем лежавшим без чувств, за исключением Гвен Мейген. Многие не успели даже заметить, что теряли сознание.

Когда первое потрясение прошло, все мало-помалу начали ориентироваться в происходящем. Одна из стюардесс, энергичная блондинка из Иллинойса, вторая по старшинству после Гвен, поспешно направилась в конец салона к наиболее тяжело раненным. Увидав их, она страшно побледнела, но продолжала настойчиво спрашивать:

– Нет ли здесь врача? Скажите, нет ли здесь врача?

– Есть врач, мисс! – Доктор Компаньо поспешил навстречу еще прежде, чем услышал этот призыв. Это был маленький, остроносый, подвижный человечек с быстрой речью и заметным бруклинским акцентом. Он оглядывался по сторонам, чувствуя пронизывающий холод – ветер с резким шумом врывался в пробоину в фюзеляже. На месте туалетов была груда искореженных, залитых кровью железных обломков. В фюзеляже самолета, в хвостовой его части, зияла дыра, сквозь которую видны были рулевые тросы… Он старался перекричать вой ветра и рев двигателей, ставшие оглушительными после повреждения фюзеляжа. – Я бы перевел всех, кого можно, вперед, подальше от пролома. Надо постараться как-нибудь их обогреть. А раненых нужно укрыть одеялами.