– Мне нужно, чтобы вы опознали одного пассажира, – сказал Димирест, повернувшись к Гвен. – Но он не должен знать, что вы ищете его. Мы получили его словесный портрет. Ознакомьтесь с ним. – Он протянул ей блокнот с записью спецсообщения.

Гвен придвинулась ближе – так, чтобы свет из-под козырька падал на листок.

Самолет слегка качнуло: рука Гвен коснулась плеча Вернона Димиреста, он вдохнул тонкий аромат духов и остро ощутил ее близость. Скосив глаза, он увидел в полумраке ее профиль. Она читала радиограмму; лицо ее стало серьезным, но не растерянным. Димиресту вспомнилось, как несколько часов назад она восхитила его силой духа, что отнюдь не уменьшало ее женственности. И мгновенно промелькнула мысль о том, что дважды за этот вечер он слышал из уст Гвен признание в любви. Это признание заставило его тогда задуматься: а сам он был ли когда-нибудь по-настоящему влюблен?

Человеку, который привык всегда держать свои чувства в узде, трудно ответить на этот вопрос. Однако сейчас он вдруг понял, что его чувства к Гвен больше похожи на любовь, чем все, что он испытывал когда-либо прежде.

Гвен уже вторично, более медленно, перечитывала радиограмму. На миг Димирестом овладела слепая ярость: из-за этой дурацкой истории, которая разрушала его планы, теперь ему уже не удастся отдохнуть и развлечься с Гвен в Неаполе. Но он тут же взял себя в руки. Сейчас не время для личных эмоций. К тому же вся эта история может привести всего лишь к задержке – возможно, даже на сутки после их возвращения в аэропорт, – но в конечном счете рейс все равно состоится. Ему и в голову не пришло, что им, быть может, не удастся сразу разделаться с этой бомбой или что эта история может окончиться не так благополучно, как в большинстве подобных случаев.

Сидевший рядом с Димирестом Энсон Хэррис заканчивал пологий разворот с самым малым креном. Это был превосходный, мастерски выполненный разворот, как показывал прибор «пионер» – своего рода дедушка авиационных приборов, – указатель крена и скольжений, подобный тому, какой был установлен еще на самолете Линдберга «Спирит ов Сент-Луис» и на предшествовавших ему самолетах и по-прежнему применялся на современных лайнерах. Стрелка указателя стояла вертикально, шарик – неподвижно в центре. И только гирокомпас позволял догадываться, что самолет отклонился от курса, сделав разворот на сто восемьдесят градусов. Хэррис заявил, что пассажиры не заметят изменения курса (и он был прав), разве только кто-нибудь, знакомый с картой звездного неба и расположения светил по отношению к востоку и западу, не глянет случайно в окно. Тогда он, несомненно, заметит, что самолет изменил курс, но на этот риск приходилось идти – другого выхода не было. По счастью, земля была скрыта облаками, и огни городов не могли служить ориентиром. Теперь Хэррис начал понемногу снижаться, нос самолета слегка пошел вниз, секторы были лишь прикрыты, так что гул двигателей почти не изменил тембра. Хэррис осторожно, сосредоточенно, словно по учебнику, вел самолет, со скрупулезной точностью выполняя все правила, не глядя в сторону Гвен и Димиреста.