«Ну, ты у нас зато идеальный!» — обычно говорила Наташа с издевкой в голосе.

Алешу всегда поражал этот ее злой и циничный тон. Иногда ему приходило в голову, что Наташа презирает его. Он был никто, это понятно, и презирала она его потому, вероятно, что он отваживался судить ее родителей, в то время как у тех по сравнению с ними было все — деньги, квартира, положение. А у него что?

«Правда. Молодость. Любовь», — отвечал он.

«Это есть у всех, — говорила она, усмехаясь, — у каждого в свое время — и любовь, и молодость. А правда? Что еще за правда? Какая правда?..»

«Нетерпимость ко лжи», — отвечал он.

«Ах, это!.. — восклицала она. — Нет, Алеша, что-то тут не так… Не терпишь ложь? А ведь иногда и сам лжешь. Ну, в маленьких таких случаях, когда как будто и не лжешь, а так… недоговариваешь. Так что не успокаивай себя, не говори себе, что ты не лжешь, что ты хороший. Знаю я, почему ты моих не любишь: у них, мол, и есть все, а люди они дрянь, а у меня хоть и нет ничего, а я хороший… Так ведь все для себя хорошие!»

— Привет! — услышал он Наташин голос — Купил?

— Что? — не понял Алеша. — Что купил? — Одновременно ему пришлось отвечать на приветствия Наташиных подруг.

— Как что? Билеты! — Наташа рассмеялась. Она лукаво поглядела на подруг: «Ох, и Алеша у меня!»

— А-а… — вспомнил наконец Алеша и слегка повел рукой в сторону (они договаривались пойти в кино). — Забыл… Не забыл, — тут же оговорился он, — некогда было…

Наташа молчала; почти не было заметно, что она обиделась. Они попрощались с Наташиными подругами и выходили уже из университета.

— У нас там история одна вышла с Евгением Яковлевичем… помнишь, я тебе рассказывал? — начал объяснять Алеша.

Наташа кивнула, но кивнула холодно.

— Ну вот… Оказывается, у него любовница есть, а у любовницы ребенок как будто родился. Чудеса в решете!

Они пошли по проспекту Маркса, затем вверх по улице Горького, к кинотеатру «Россия». Хоть было и холодно и все, кто шел по улице, спешили и кутались в пальто, все-таки мужчины оглядывались на Наташу. Все на ней светилось белым: сапожки, дорогая доха, пуховый шарф, сама же она была темная: глаза, волосы, ресницы, брови. Слушала она Алешу как будто внимательно, но без интереса. Почему-то ей все время хотелось возражать Алеше, даже спорить с ним. Ей всегда казалось, что Алеша со своими наивными представлениями о людях ничего не понимает в жизни.

— Он хоть на мужчину похож, — сказала она, имея в виду Евгения Яковлевича. — Подумаешь, изменил жене — какой-то там тюхе… Значит, не слюнтяй он, этот ваш Евгений Яковлевич, настоящий мужчина…