— «Настоящий мужчина»! Посмотрел бы я на тебя, — вскипел Алеша, — если бы этим «настоящим мужчиной» оказался я!

— Ты?! — Наташа остановилась посреди улицы и глядела на Алешу как на чудо. — Ты бы изменил?! — Она странно-фальшиво рассмеялась. — Да никогда ты этого не сделаешь! Никогда!

— Я? Не сделаю? Я не сделаю?! — удивился Алеша, словно был готов хоть сейчас идти и изменить жене. — Почему это я не сделаю? — В то же время ему было приятно думать, что Наташа в нем так уверена, хотя это и раздражало.

— Потому! — ответила она. — Скорей земля провалится, чем ты изменишь. Потому что ты  т а к о й. Понимаешь, т а к о й?!

— Какой  т а к о й? — обиделся Алеша.

— Да никакой, вот какой! Такой, какой не может изменить, — вот и все.

— Ну, знаешь!.. Это только ты можешь так все извратить и перевернуть! Даже то, что я не способен изменить, ты готова скорей признать за низость, чем за человечность.

— Низость? Какая низость? Любить женщину — низость?

— Не любить! — вскрикнул Алеша. — А изменять женщине.

— Изменять ей потому, что не любишь ее? Да ведь это-то и хорошо, человечно. Не изменять женщине, которую уже не любишь? — Голос у Наташи звучал приподнято. — Б-р-р!.. Тысячу раз прав этот ваш Евгений Яковлевич. Такие женщины, как его жена, того и стоят. Стоят того!..

— А семья, дети, привязанность, честность? Это куда девать? Что бы ты сказала, если бы вдруг узнала, что отец твой, Павел Петрович, изменяет Лидии Константиновне?

— Замолчи! — закричала Наташа. — Ты дурак! Ты просто дурак! Ты думаешь, ты хорош и чего-то стоишь своей преданностью, а ты просто не способен на другое, и твоей преданности цена ноль! Ты просто трус! Да если ты изменишь, ты повесишься на другой же день, а вешаться тебе не хочется, тебе жить хочется, ты боишься смерти, да, да! Ты трус, ты боишься всего на свете: себя, людей, чужого мнения, смерти, жизни, женщин — и в то же время тебя тянет ко всему: и к женщинам, и к людям, и к жизни — веселой, разбитной, бесшабашной, распутной! Но ты трус. Тру-у-ус!..

Алеша, тихо сказав: «Ну да… да…» — как бы только для себя, шагнул в сторону, постоял, подумал… и пошел куда-то. Он сразу обо всем забыл, чувствуя, будто его кто-то со всего маху ударил по лицу. Наташа не решилась догонять его, растерялась, и ей было стыдно; раздраженно хмыкнув, она развернулась и зашагала в свою сторону. Она не очень понимала, почему так делает, но вдруг, ругая себя и Алешу, поехала к своим родителям…

Долго Алеша бродил по улицам, забывшись; шарф его выбился наружу, ноги промерзли, но он хоть и чувствовал это, как-то не обращал внимания на себя. Что ничего особенного не произошло, он знал, но знал теперь — как-то разом, из-за пустяка, что искренние его убеждения не обязательно могут быть поняты, а могут быть высмеяны — и не чужим человеком, а женой, Наташей, человеком самым близким.