Возродившись от проблеска надежды, граф направился к собору, сам удивляясь легкости своей поступи; он улыбнулся, несмотря на свою печаль: «Вот что значит не быть больше министром». Собор, как и многие итальянские церкви, служил проходом между двумя улицами. Граф издали увидел одного из старших викариев архиепископа, направлявшегося к клиросу.

— Раз мне посчастливилось вас встретить, — сказал ему граф, — надеюсь, вы будете добры избавить подагрика от утомительного труда взбираться по лестнице к его преосвященству. Я буду бесконечно обязан ему, если он соблаговолит спуститься в ризницу.

Архиепископ пришел в восторг от этой просьбы: ему многое надо было сказать министру относительно Фабрицио. Но министр, догадываясь, что это «многое» — лишь пустые фразы, не стал его слушать.

— Скажите, что за человек аббат Дуньяни, викарий церкви Сан-Паоло?

— Ограниченный ум и большое честолюбие, — ответил архиепископ, — очень мало щепетильности и крайняя бедность, так как все съедают страстишки.

— Черт побери, монсиньор! — воскликнул министр. — Вы живописуете, как Тацит! — и, засмеявшись, простился с архиепископом.

Возвратясь в министерство, он приказал немедленно послать за аббатом Дуньяни.

— Вы духовник моего дражайшего друга, главного фискала Расси. Не желает ли он что-нибудь сообщить мне? — И граф без лишних слов и церемоний отослал Дуньяни.

17

17

Граф уже не считал себя министром. «Посмотрим, — сказал он мысленно, — сколько можем мы держать лошадей, когда попадем в опалу, — ведь так будут называть мою отставку». И он произвел точный подсчет своего состояния. Вступая в министерство, он имел 80 000 франков; теперь, подведя итог, он, к великому своему удивлению, обнаружил, что его состояние не достигает и 500 000 франков. «Значит, у меня будет не больше двадцати тысяч франков годового дохода, — подумал он. — Надо сознаться, что я весьма нерасчетливый человек! А ведь любой буржуа в Парме уверен, что у меня сто пятьдесят тысяч ливров доходу! Принц же в этом смысле не отстает от любого буржуа. Когда меня увидят в убожестве, все будут говорить, что я ловко умею скрывать свое богатство. Ну, не беда! — воскликнул он. — Я еще месяца три пробуду министром и удвою свое состояние».

В этих соображениях граф увидел предлог написать герцогине и с жадностью ухватился за него, но в оправдание своей смелости при новых их отношениях заполнил письмо цифрами и подсчетами. «У нас будет только двадцать тысяч годового дохода, — писал он, — но на такие средства мы вполне можем прожить в Неаполе все трое: Фабрицио, вы и я. У нас с Фабрицио будет одна верховая лошадь на двоих…» Лишь только министр отослал письмо, доложили о генеральном фискале Расси. Граф оказал ему прием весьма пренебрежительный, граничивший с дерзостью.