Оперативные данные, полученные из Курска, носили пока что характер предварительный и половинчатый: двоюродный брат установлен, есть такой, не выдумка, холостяк, одинокий, и в декабре, числа двадцатого, отпрашивался с работы — родственника из Ярославля встречать, и ездил на вокзал, встретил, но в настоящее время отсутствует, связаться с ним пока не удалось. Два выходных плюс отгул, а он охотник заядлый, имеются лицензии, подсобралась компанийка, отправились на охоту и родственника ярославского, возможно, с собой прихватили.

Не в среду, как обещался Кручинин страхуясь, а двумя днями раньше, как и рассчитывал, было готово заключение по квартирным кражам, Величко его завизировал, и оно ушло в прокуратуру. Одно ушло, другое пришло, — Константин Федорович пообещал подарочек, как он выразился: дельце запутанное, многоэпизодное и требующее знакомства со специальной литературой.

Во вторник допоздна Кручинин просидел в читальне городской библиотеки и взял кое-что домой на вечер по абонементу, а в среду было у него целых два публичных выступления — на «Электрокабеле» и в студенческом общежитии — по утвержденному плану профилактических мероприятий. На подготовку времени не хватило, готовился ночью, и нужно было еще заехать в экспертизу, получить результаты. Он знал заранее, что никаких откровений от экспертов ждать не приходится: нож был вполне пригоден для убийства, это и так было видно, а кровь на портьерке — если это кровь — прямой уликой служить не могла.

Он вспомнил, с какой неохотой приходил в морг полтора месяца назад и как старался избегнуть Жанны, — теперь это выглядело смешно. Почему смешно — он не стал задумываться, да и голова у него была забита не тем.

Он пошел в лабораторию, сперва в физико-техническое отделение, потом в биологическое, поговорил с экспертами — официальные выводы были ему не к спеху. С ножом обстояло просто, как он и предполагал. Телесное повреждение, вызвавшее смерть потерпевшего, вполне могло быть нанесено этим ножом. Могло быть! — но было ли? Впрочем, большего от эксперта не требовалось, а следователь всего лишь соблюдал формальность.

С портьеркой обстояло сложнее.

Он загодя позаботился о сравнительных данных для экспертизы, а откопать их — за исключением данных потерпевшего — было довольно-таки хлопотно. Судебный медик из биологического отделения — женщина — сказала, что ему, Кручинину, повезло. Кровь? Кровь. Человеческая? Человеческая. Повезло! Он и не улыбнулся в ответ, — откуда ей было знать о его мытарствах? К тому же, сказала она, потерпевший был универсальным реципиентом. В переводе на привычный язык это означало, что у него была сравнительно редкая группа крови — четвертая. А на портьерке — кровь той же группы и того же типа. И резус? И резус. Можно ли отрицать, что повезло? Увы, по крови идентификация личности невозможна. Судебному медику это было, разумеется, известно. И что с того, что у троих Подгородецких — у сына, у отца, у матери — группа иная? Не их на портьерке кровь? Не их. А чья?