— Ну, все равно… Знаешь, не люблю я этого, писанины всякой такой. Ну, разговор, ну, по зубам съезди, если что не так, но это…

— Ну, если все равно, то говорить нам не о чем.

— Погоди, погоди… — услышав звенящие ноты в голосе бывшего начальника своего по Забайкальской экспедиции, Самойлов понял, что зашел далековато. — Мы же друзья. От Читы до Нерчинского завода отшагали… Могу же я по-дружески спросить тебя…

— Да, мы друзья. — Орешкин говорил тихо, чтобы не всполошить Свету, которая гладила на кухне, но голос его дрожал от ярости. — Были. По ошибке. Потому что друг — ведь насколько мне известно, с Лютиковым ты был едва знаком через меня — прежде всего не поверил бы тому, кто сказал бы, что я донес. А ты поверил. Сейчас судишь меня, почти не слушая, что я тебе говорю. Ты даже как будто доволен, что я оказался доносчик? Будто только этого и ждал? Не буду лишать тебя этого удовольствия.

— Вадим, погоди. Ну, что ты взъелся. Давай встретимся, выясним. Ну, я мог, конечно, ошибиться…

— Мы оба ошиблись. Считали, что друзья. А это, видимо, всегда было не так. Встречи не будет. Всего наилучшего.

Трубкой Вадим хлопнул так, что Света из кухни все же выскочила.

Но и это было только начало. Вадим еле успел прийти в себя после разрыва с Самойловым. Позвонили, один за другим, Светозар Климов и еще один общий знакомый — Шалаев, сослуживец Вадима еще по лаборатории академика Ресницына. К Светозару в газету Лютиков пришел вместе с Эдиком Чесноковым. Обозреватель принял их приветливо, угостил чаем, но он хорошо знал все, что происходило в обсерватории, — Вадим постоянно держал его в курсе, даже советовался. И потому, когда Лютиков завел окольный разговор о том, что друзья порой оказываются предателями, Светозар сразу оборвал его:

— Если ты про себя и Орешкина, то в вашем случае предатель не Орешкин.

— Это что ж, выходит, я? — кисло усмехнулся Лютиков и поднялся, поняв, что пришел напрасно.

Эдик, конечно, не понял и начал трясти в воздухе бумажкой: вот он, мол, донос Орешкина, на что Светозар уже рассердился и предложил свирепо:

— Хорошо, давай опубликуем все это и попросим читателей решить, донос это или протест принципиального человека против шайки паразитов.

Лютикова и Чеснокова как ветром сдуло. У Шалаева Женя был накануне, и здесь реакция была менее определенная. Ленивый добродушный Шалаев таращил удивленно глаза, цокал языком, качал головой, всплескивал руками на все живописуемые Лютиковым «партийные штучки» Орешкина, не высказал никакого отношения, как ни добивался от него Лютиков хотя бы формального слова осуждения, отделался туманной фразой насчет сложной обстановочки.