Леля смеется.

— Что вы! Это я рисунки заложила. Кое-что пытаюсь разузнать по рисункам. Конечно, неплохо бы с годами овладеть и японским. Говорят, что у японцев много книг по морским водорослям. А мне это очень нужно...

Мимо дома медленно, будто нарочно замедляя шаг, проходит Костя. Вид у него грустный, виноватый. Леля окликает его через форточку:

— Ну чего же ты не заходишь?

И вот появляется Костя. Он берет с этажерки раковину, прикладывает ее к уху и улыбается:

— Здо́рово гудит.

— Ну, охота тебе слушать прибой в раковине, — смеется Леля, — если у нас тут штормит самое редкое через два дня на третий.

Костя кладет на место раковину, садится на край кушетки, хочет закурить.

— Костя!

— Забыл, не буду! — И поспешно сует в карман папиросы.

Несколько минут мы сидим молча, потом я спрашиваю Лелю, давно ли она заведует лабораторией.

— Три года. Училась я на рыбника, а пришлось освоить анфельцию.

— И хорошо сделала, — замечает Костя. — Рыбников хоть отбавляй, а специалистов по агар-агару раз-два — и обчелся.

Однако не сразу решилась Леля Карпова «переключиться» на анфельцию. В ту ночь, когда Гнездов увел ее с пристани и приютил у себя, она еще не знала, что рыбокомбината в поселке нет, и ее, Карпову, послали сюда не по адресу. Назавтра, выяснив обстановку, она побежала в поселковый Совет.

— Придется слетать в область, просить, чтобы переназначили, — предложил председатель поселкового Совета.

Она возвращалась к Гнездову берегом залива, чувствуя себя обиженной, обманутой, едва сдерживаясь, чтобы не разреветься. Легко сказать: «Слетай в область, чтобы переназначили!»

Она пришла домой, но Ивана Алексеевича не застала.

— Плохи мои дела, Марфа Трифоновна, — пожаловалась Леля жене Гнездова.

— Ишь бюрократы, что с девушкой-то делают! — возмутилась Марфа Трифоновна. — Через недельку приедет с промысла Иван Алексеевич — что-нибудь присоветует. Садись, дочка, к столу.

Леля пошла на пристань узнать расписание пароходов, но там над ней просто посмеялись.