Полемика между «Русью» и либеральными органами печати дала Достоевскому новые аргументы. «Господчина» в новой «буржуазной» форме — вот что по убеждению Достоевского должно явиться законным и конечным результатом умеренных и радикальных проектов «увенчания здания». «Еще на Пушкинском празднике он продиктовал мне небольшое стихотворение об этой „господчине”,— вспоминал Суворин, — из которого один стих он поместил в своем „Дневнике”».[190] «Конституция» же, созданная по европейскому образцу с парламентом («говорильней»), по мнению Достоевского, окажется «вздорной бабой», интеллигентской опекой над народом, новой и, может быть, даже еще более изощренной и жестокой формой кабалы.

Экономические и финансовые заботы не должны заслонять главного — мысли. Эта идея заявлена Достоевским еще в 1880 г. и сформулирована в записной тетради как руководящий принцип: «Позаботимся о вечном, а не о временно-утилитарном (для великих основных реформ)». Наконец она энергично развивается (в парадоксальной форме) в последнем «Дневнике»: «Для приобретения хороших государственных финансов в государстве, изведавшем известные потрясения, не думай слишком много о текущих потребностях, сколь бы сильно ни вопияли они, а думай лишь об оздоровлении корней — и получишь финансы».

Прежде чем приступить к великой «оздоровительной работе», Достоевский предложил выслушать мнение «серых зипунов»: «Да, нашему народу можно оказать доверие, ибо он достоин его. Позовите серые зипуны и спросите их самих об их нуждах, о том, чего им надо, и они скажут вам правду, и мы все, в первый раз, может быть, услышим настоящую правду. <…> Но <…> пусть скажет сначала один; мы же, „интеллигенция народная”, пусть станем пока смиренно в сторонке и сперва только поглядим на него, как он будет говорить, и послушаем. <…> Пусть постоим и поучимся у народа, как надо правду говорить. Пусть тут же поучимся и смирению народному, и деловитости его, и реальности ума его, серьезности этого ума».

Достоевский предусмотрительно, видимо памятуя об отношении Лорис-Меликова к разным «иллюзиям» (в числе запретных был и Земский собор), не настаивает на непременных больших представительных собраниях, хотя и против них не высказывается: «И не нужно никаких великих подъемов и сборов; народ можно спросить по местам, по уездам, по хижинам. Ибо народ наш, и по местам сидя, скажет точь-в-точь все то же, что сказал бы и весь вкупе, ибо он един» (С. 491). Писатель говорит о необходимости сделать сначала «первый шаг», предлагает «идею», не предрешая путей ее практической реализации: «Как же это сделать? О, люди, власть имеющие, это могут лучше решить, чем я, — я же только верю в одно, что формул особенных совсем не потребуется» (С. 491).