Стрега злобно бормочет, отступает в заросли тростника.

Серафина скрещивает пальцы – в защиту от нечистой силы.

Где-то блеет козел.

Отец де Лео. У тебя нет друзей, Серафина!

Серафина. Не нужно мне никаких друзей.

Отец де Лео. Ты ведь еще молода. Можешь любить, иметь детей. Помню, как-то на Пасху ты пришла к заутрене в голубом платье, словно закутанная в голубое небо. Как гордо ты шла тогда, слишком гордо! А теперь сутулишься и шаркаешь босыми ногами. Живешь, как узница, ходишь в отрепьях. Знакомых – никого, с соседками не знаешься. Ты…

Серафина. А чего с ними знаться? (Смотрит на женщин на набережной.) Мои манекены и те лучше. Они хоть не лгут. Ну что это за женщины? (Зло передразнивает.) А где папа? А где мама? Сю-сю-сю! Тьфу! Им и всего-то по тридцать, а двуспальная кровать у них уже на чердаке, зато в спальне узенькие койки по последней моде, чтобы спать на животе.

Отец де Лео. Остановись!

Серафина. В жизни их – ни красоты, ни смысла. Да зачем им сердце, был бы холодильник в доме. И мужчины у них не лучше. Да разве может быть иначе с такими женами? Им бы пойти в бар, напиться, подраться, отпустить брюхо, наставить жене рога. А все потому, что настоящей любви никто из них не знал, не знал смысла и красоты в жизни. А я знала. Любовь была для меня как молитва. А теперь лежу одна ночью и все вспоминаю, вспоминаю. Одно это – счастье. И чтобы он, мое вечное счастье, – обманул! (Женщины на набережной смеются. В ярости бросается к ним. Они разбегаются в разные стороны.) Кудах-тактак. Курицы вы мокрые! (Раздается издевательский смех.)