— Я болен, — простонал он. — С самого утра жуткая резь в животе. Мне дали слабительное, но стало только хуже, а никто больше не приходит.

Креншоу тотчас подумал, что боли в животе Изувера могли быть предощущением пуль, которые вскоре вонзятся в то самое место.

— Подойди к решетке, — позвал он.

— Я не могу ходить.

— А ты попробуй.

— Меня скрутило так, что не разогнуться.

— Тогда подойди не разгибаясь.

С огромным усилием Изувер приподнялся, но тут же рухнул с койки на бетонный пол. Он громко застонал, потом с минуту лежал тихо и наконец начал судорожными рывками — фут за футом — подползать к решетке, все так же не разгибаясь.

Внезапно Креншоу сорвался с места и побежал в конец коридора.

— Срочно позовите доктора! — крикнул он сидевшему там охраннику. — Заключенный болен — он очень плох, говорю вам!

— Но доктор уже был утром…

— Позовите его снова, скорее!

Страж колебался, однако Креншоу за прошедшие годы приобрел здесь особый, чуть ли не привилегированный статус, так что охранник все же снял трубку и позвонил в тюремный лазарет.

Всю вторую половину дня Креншоу провел во дворике у ворот тюрьмы, расхаживая взад-вперед со сложенными за спиной руками. Время от времени он заглядывал в административный корпус и справлялся у дежурного:

— Есть новости?

— Пока ничего. Как что-то прояснится, мне сразу сообщат.

Уже темнело, когда из дверей показался сам начальник тюрьмы и завертел головой, отыскивая Креншоу. Последний поспешно приблизился.

— Он умер, — сказал начальник. — Разрыв аппендикса. Врачи сделали все, что могли.

— Умер… — повторил Креншоу.

— Сожалею, что принес вам такое известие. Я знаю, как вы…