– Когда.., когда наступит конец?

– Да, конец войны.., и конец нашего мира.

– Но, Эшли, не думаете же вы, что янки нас побьют? Всю эту неделю вы говорили нам, как непобедим генерал Ли…

– Всю эту неделю я говорил неправду, как говорят ее все офицеры, находящиеся в отпуску. Зачем я буду раньше времени пугать Мелани и тетю Питти? Да, Скарлетт, я считаю, что янки взяли нас за горло. Геттисберг был началом конца. В тылу об этом еще не знают. Здесь не понимают, как обстоит дело на фронте, но многие наши солдаты уже сейчас без сапог, Скарлетт, а зимой снег в Виргинии глубок. И когда я вижу их обмороженные ноги, обернутые мешковиной и тряпками, и кровавые следы на снегу, в то время как на мне пара крепких сапог, я чувствую, что должен отдать кому-нибудь из них свои сапоги и тоже ходить босиком.

– Ох, Эшли, пообещайте мне, что вы этого не сделаете!

– Когда я все это вижу, а потом смотрю на янки, я понимаю, что всему конец. Янки, Скарлетт, нанимают себе солдат в Европе тысячами. Большинство солдат, взятых нами в плен в последние дни, не знают ни слова по-английски. Это немцы, поляки и неистовые ирландцы, изъясняющиеся на гаэльском языке. А когда мы теряем солдата, нам уже некого поставить на его место. И когда у нас разваливаются сапоги, нам негде взять новые. Нас загнали в щель, Скарлетт. Мы не можем сражаться со всем светом.

Неистовые мысли вихрем проносились в голове Скарлетт «Пропади она пропадом. Конфедерация! Пусть рушится весь мир, лишь бы вы были живы, Эшли! Если вас убьют, я умру!» – Я надеюсь, Скарлетт, что вы не передадите никому моих слов. Я не хочу вселять в людей тревогу. Я бы никогда не позволил себе встревожить и вас, моя дорогая, но я должен был объяснить, почему я прошу вас позаботиться о Мелани. Она такая слабенькая, хрупкая, а вы такая сильная, Скарлетт. Для меня будет большим утешением знать, что вы не оставите ее, если со мной что-нибудь случится. Вы обещаете мне?

– Обещаю! – воскликнула она. В это мгновение, когда ей показалось, что смерть стоит за его плечом, она готова была пообещать ему все, чего бы он ни попросил. – Но, Эшли, Эшли, я не могу расстаться с вами! Я не могу быть мужественной!

– Вы должны быть мужественной, – сказал он, и какой-то новый, едва уловимый оттенок почудился ей в его словах. Голос его стал глуше, и он говорил торопливее, словно владевшее им внутреннее напряжение спешило излиться в мольбе. – Вы должны быть мужественны. Иначе где же мне взять силы все выдержать?

Она пытливо и обрадованно вглядывалась в его лицо, ища в нем подтверждения тому, что и его тоже убивает разлука с ней и у него тоже сердце рвется на части. Но лицо его оставалось таким же замкнутым и напряженным, как в ту минуту, когда он появился на лестнице после прощания с Мелани, и она ничего не могла прочесть в его глазах. Он наклонился, сжал ее лицо в своих ладонях и легко коснулся губами лба.