Конфедераты спали на ходу, слишком измученные, чтобы о чем-нибудь думать. Но когда их сознание в какой-то миг прояснялось, они верили в старину Джо. Они понимали, что отступают, но знали также, что ни разу не были побиты. Просто их было слишком мало, чтобы одновременно и удерживать позиции, и препятствовать обходным маневрам Шермана. Они могли побить янки и били их всякий раз, когда те останавливались и вступали в схватку. Каков будет конец этого отступления, они не знали. Но старина Джо знал, что делает, и этого им было довольно. Он искусно проводил отступление, ибо убитых с их стороны было немного, а янки они поубивали и забрали в плен великое множество. Сами они не потеряли ни одного фургона и только четыре орудия. Не потеряли они и железнодорожных путей у себя в тылу. Шерману не удалось их захватить – не помогли ни фронтальные атаки, ни кавалерийские налеты, ни обходные маневры.

Железная дорога. Она по-прежнему была в их руках – эти узкие полоски металла, убегавшие, виясь, по залитым солнцем полям вдаль, к Атланте. Люди устраивались на ночлег так, чтобы видеть поблескивавшие при свете звезд рельсы. Люди падали, сраженные пулей, и последнее, что видел их угасающий взор, были сверкающие под беспощадным солнцем рельсы и струящееся над ними знойное марево.

Войска отходили в глубь страны по долине, а впереди них откатывалась армия беженцев. Плантаторы и безземельные, богатые и бедные, белые и черные, женщины и дети, старики и калеки, раненые и умирающие и даже женщины на сносях запрудили дороги к Атланте: они шли пешком, они ехали на поездах, верхом, в экипажах, на повозках, доверху загруженных сундуками и всякой домашней утварью… На пять миль впереди отступающей армии катилась волна беженцев, застревая в Резаке, в Калхоуне, Кингстоне – каждый раз в надежде услышать, что янки отброшены назад и путь домой свободен. Но не было для них пути обратно по этой солнечной долине. Серые ряды солдат проходили мимо покинутых поместий, брошенных ферм, опустевших хижин с распахнутыми настежь дверями. Кое-где можно было увидеть одинокую фигуру женщины, не покинувшей родного гнезда, и возле нее кучку перепуганных рабов. Женщины выходили на дорогу, чтобы приветствовать солдат, напоить жаждущих свежей водой, принесенной в ведерке из колодца, перевязать раненых или похоронить мертвых на своем семейном кладбище. Но чаще солнечная долина казалась совсем безлюдной и заброшенной – лишь палимые солнцем посевы одиноко стояли в полях.

Снова обойденный с флангов под Калхоуном, Джонстон отступил к Адаирсвиллу, где завязалась жаркая перестрелка, оттуда – к Кассвиллу и затем дальше на юг, к Картерсвиллу. Теперь уже неприятель продвинулся на пятьдесят пять миль от Далтона. Проделав еще пятнадцать миль по дороге отступлений и боев, серые цепочки заняли твердый оборонительный рубеж под Ныо-Хоуп-Черч и окопались. Синие цепочки неотвратимо наползали, извиваясь как невиданные змеи, ожесточенно нападали, жалили, оттягивали свои поредевшие ряды назад и бросались в атаку снова и снова. Жестокие бои под Нью-Хоуп-Черч длились безостановочно одиннадцать суток, и все атаки противника были отбиты в кровавом бою. После чего Джонстон, снова обойденный с флангов, отступил со своей обескровленной армией еще на несколько миль.