Адолоническая Искренность спасает и от Чистилища.

Адолоническая Искренность сама по себе вдохновляет перспективой воссияния чистым Светом Искренности самим по себе.

Сила адолонической Искренности в искусстве – духовно элитарная сила.

В словах Пушкина нет ничего такого, что было бы недоступно мыслящему и чувствующему человеку. Пушкин – сочетание гениальной выразительности, идеального вкуса, абсолютной точности интонации и в высшей степени естественной Искренности без усилий ее достижения. Эти качества делают любую пушкинскую мысль, замечание, улыбку, чувство прямо-таки Божественно вкусными.

Об Искренности в себе могу судить только я.

2

Люди часто ценят в себе и других не искренность души, а удачное лицемерие душою. Про таких людей Толстой говорил, что они «серьезно верят, что они действительно то самое, кем притворяются» (т. 28, с. 269).

Представление о мнимодушевности и мнимодуховности возникла у меня при осмыслении действительности тридцатилетней давности и наиболее полно предъявлено читателю в части 6 моей книги «Лев Толстой. На вершинах жизни». Уясним еще раз несколько моментов.

Лицемерный человек знает, что лицемерием он обманывает собой других, и знает, зачем он это делает. Мнимодушевник не подозревает себя в самолицемерии и не знает, зачем он таков.

Мнимодушевность не обман собою других и не обман самого себя даже, а особый стиль и характер переживания себя и своей жизни – постоянно или в отдельный момент ее. В мнимодушевном состоянии внутридушевной жизни человек уверенно понимает то, что не понимает (даже и то, что понять невозможно); и чем больше не понимает, тем увереннее понимает.

Мнимодушевник чувствует, что не чувствует, любит, что не любит (и даже не любит, что любит), верит, во что не верит, и прочее. Душа его позирует самой себе. Но дилеммы «быть или казаться» не бывает у мнимодушевника. Он есть каков есть, а не тот, кем желает казаться другим или самому себе.

Мнимодушевность – способность перерастать в рожденное из самого себя внутридушевное лицемерие, при котором душевная жизнь не подлинна оттого, что само человеческое лицо не подлинно, надето. В состоянии внутридушевного лицемерия человеку кажется, что он верно держит свое лицо, на самом деле он в глубинном смысле теряет свое лицо, прежде всего свою серафическую личность, становится человеком налепленной совести, нацепленной мысли и натянутых на себя чувств. Такой человек без особого труда круто растет мнимым ростом и восходит в никуда во мнимом восхождении.