— Один из отрядов стражи вступил в бой, — ответил гном, с кряхтеньем опуская ящик. — Началось… уже началось. И мы вроде успеваем. Ну что, Мифыч? Готов к большой драке без правил?

— Я жду с большим нетерпением, — отозвался мастер карт, с легким бумажным шелестом тасуя толстую колоду. — Драка без правил? Нет! Это моя первая великая битва! И я жду ее с очень большим нетерпением, Кроуччи. Спасибо тебе! Спасибо, что пригласил!

Глава семнадцатая Трагедия времен древних на фоне трагедии грядущей… Враг у ворот!

Глава семнадцатая

Трагедия времен древних на фоне трагедии грядущей… Враг у ворот!

Сидя на краю большой ямы и весело болтая ногами, Миф читал вслух книгу, принесенную Кроу и отданную непоседливому кардмастеру — чтобы тот сидел на месте, не путался под ногами и не пытался исследовать подземные коридоры. Чтобы даже носа не совал в гробницу. Правда, там ничего такого и нет — прорытый подземный проход гном закрыл тяжелыми плитами в первую очередь. Ведь если придется принимать сюда беженцев, то за всеми не уследишь. Но рисковать Кроу не хотел. Равно как и врать другу. Если Миф случайно найдет проход, он тут же спросит: «А что там?» И врать не хотелось, как и отвечать грубо: «Не твое дело». Так нельзя. Поэтому пусть сидит, читает вслух и изредка передает инструменты.

Миф читал с надрывом, с выражением. Его голос скорбным эхом разносился по подземному коридору.

«Третий день второй недели. Месяц Феникса Золотого. Сегодня сгорела последняя восковая свеча. Десятник загодя приказал наколоть лучин из дубового стула, и мы не остались без света. Нам не придется переносить кромешную темноту. Слава Руадилию! Слава! Ведь только благодаря его благословению, башня не рассыпалась и не погребла нас под руинами. Да, мы провалились в земные недра, нас завалило сырой землей и тяжкими камнями. Но мы живы! Пусть нас лишь шестеро осталось в живых, пусть мы все покрыты ранами и ушибами, но мы живы! Скорбим по погибшим товарищам, но сами мы живы! Правда, страж Дорисий медленно умирает, и мы ничем не можем ему помочь. Мы смачиваем его губы водой, шепчем слова утешения. По очереди работаем над подкопом под стену. Из-за ран работа продвигается медленно — у меня самого сломана левая рука и спина болит так, что не могу разогнуться, — во время первого и самого страшного толчка меня ударило спиной о стену башни, а руку перебило летящей скамьей. Но я не жалуюсь. Я копаю. Мы углубились уже на два человеческих роста, и мы уверены в скором избавлении от нашей тяжкой участи. Проклятый Гласий Вонючка! Этот жирный гад плачет и плачет! Воняет и воняет! Не хочет работать! Жалуется на слабость! На жажду! Его огромное брюхо колышется и мерзко урчит — оно будто не часть его! Его брюхо будто прожорливая тварь, живущая собственной жизнью! Десятнику сломало ноги. Он может лишь ползать. И, лежа на земле, он рычит глухие проклятья Гласию, приказывая тому заткнуться и взяться за работу. Чертов Гласий покоряется, но при этом его жадные глаза не могут оторваться от дальнего угла, где на широкой доске лежат жалкие остатки нашей провизии… А порой Гласий смотрит в другой угол, где, присыпанные землей, лежат наши погибшие товарищи…. Скорей! Ох скорее бы выбраться наружу! Я, Афокл Ломо, младший писарь, с истовой мольбою обращаюсь к тебе, о Руадилий, — избави нас от смерти лютой! Дай глазам нашим вновь узреть свет дневной! Уповаю на тебя и силу твою великую! Избави и защити!»