– Иду, Фим, иду, – «Плевок» воткнул вилы в навозную кучу, растолкал свиней, которых предприимчивый трактирщик предпочитал разводить, а не закупать, и подбежал к нам.

– Вот, люди у тебя кое-что узнать желают, – показал на нас Фим, извлекая из сумки еще один сухарь. – Что спросят – ответишь. И смотри у меня!

– Шмотрю, – с готовностью произнес заморыш.

– Ты Стивен? – с сомнением спросил я у него.

– Стивен, – подтвердил «Плевок».

– Сын купца Гарри, который некогда звался «Кривым»?

– Да, мой гошподин.

– Офигеть, – только и мог сказать я. – Эк тебя жизнь потрепала!

– Жизнь, – вздохнул тот и искоса глянул на Фима, который оперся на изгороди и знай жевал свой сухарь. – Она.

– Ладно, не суть, – я нагнулся к Стивену, к самому его обезьяньему личику, заросшему седой щетиной. – Где обрывок пергамента, того, что вы с братьями на три части порвали?

– Нет, – жалобно проскулил сын купца. – Это пошледнее… Не отбирайте, гошподин! Прошу вас!

Слезы, крупные, как градины, потекли по щекам бедолаги, ноги его словно кто подрубил, он повалился на колени.

– Прошу! Нет!

– Блин, – как-то даже растерялся я. – И вот как тут быть?

Гунтер тоже смутился, и даже брат Мих немного опешил.

– Ничего вы в рабах не смыслите, – насмешливо сообщил нам Фим. – Разве так с ними надо?

Он перегнулся через изгородь, сгреб в кулак треснувшую замызганную рубаху Стивена, и прорычал:

– Ну?

Тот безмолвно сорвал с шеи мешочек и протянул его мне.

Я распутал узлы завязок, просунул два пальца в узкое горлышко и вытащил оттуда средних размеров кусок пергамента, судя по всему – левый нижний.