– Соня! Ну какой Сергеевич? – негромко и с улыбкой ругает меня. Серьезности в его голосе нет и грамма, но почему-то так неловко становится, словно по заднице получила.

– Мирослав, – бормочу в его ладонь, он довольно кивает и возвращает мне возможность говорить.

– Так лучше. Продолжай.

– Я, не… отпустите меня, пожалуйста, – шепчу тихонечко. Так тихо, что он, наверняка, с трудом меня слышит.

И лучше бы не слышал. Потому что, честности ради, последнее, чего мне сейчас хочется, – это чтобы он меня отпускал.

– Что такое, Сонь? – отстраняется. Делает шаг назад. В голосе мелькает сталь, холодно от нее становится, неуютно. Верните мне моего теплого и нежного Ольховского, пожалуйста! С таким ничего не страшно…

– Я… – Я хочу сказать ему, что мы, кажется, снова делаем что-то не то, но потом мой взгляд падает на стол позади Мирослава. На нем лежит большой букет нежнейших цветов. Просто восхитительно красивых… я даже забываю, что хотела сказать. Наверное, это ужасно некрасиво с моей стороны, черт.

– Это тебе, Принцесса, – добивает он меня. Берет букет и протягивает мне.

Я… мне сто лет никто не дарил цветы. Редкие ухажеры предпочитали вешать лапшу на уши вместо букетов, а больше и некому было. Папа всегда дарил, когда маленькая была.

А тут букет. Такой восхитительно красивый! И мне становится так странно внутри. Мигом весь мир переворачивается с ног на голову и обратно, только вот в этом «обратно» ничего привычного уже нет совсем.

Все по-новому. Хотя, казалось бы, просто букет. Но вот совсем не просто… ни капли простого!

Для кого-то цветы – это обыденность, кто-то выбрасывает букеты, кто-то устает от них. Но не я… А еще я знаю Мирослава. И он вряд ли разбрасывается букетами просто так.

Именно поэтому мои слова о том, что мы делаем что-то не то, так и остаются невысказанными. Потому что «то», еще как «то»!

И я плачу как дурочка последняя, не могу удержать рвущиеся наружу слезы и просто реву, утыкаясь носом в букет.

– Сонечка, что с тобой происходит? – спрашивает меня. Отбирает цветы, возвращает на стол. Тянется к плите, выключает ее, потому что горелый блин уже неприятно пахнет на всю кухню, а потом обнимает меня и позволяет реветь уже ему в грудь. Поглаживает по спине, и я как, дурочка последняя, плачу от этого только сильнее!

– Мирослав Се…

– Назовешь по отчеству, дам по жопе, честное слово, Сонь! – рычит он. – Пойдем.

Тянет меня в гостиную, на тот самый диван, прости господи…

– Там цветы! Нужно в воду, завянут!

– Я тебе еще подарю, – говорит так просто, что я снова теряю дар речи и как кукла иду следом, усаживаясь на диван около него. – Рассказывай. Что такое?