- Ненавижу, когда ты так не договариваешь!

- Просто я думаю… А что, если моя мать жива?

- Это как? – Она останавливается.

- Что, если она всегда была жива? – Оборачиваюсь я. – Вчера нам звонили из Ангеста, это психушка. Голос спросил: «мама»? А когда я перезвонила, трубку взяла дежурная и ответила, что с этого номера никто не мог позвонить.

- Очуметь. – Выдыхает Сара.

Мы продолжаем путь.

- А еще ко мне стали возвращаться воспоминания. Я вижу себя в детстве с мамой. Она читает мне книжки, укладывает спать. Если у меня никогда не было матери, мог ли мой мозг выдумать все это? Или я помню Ингрид, но мое воспаленное сознание заставляет меня думать, что это была не она, а моя мать?

- Я знаю, кто точно должен знать об этом. – Уверенно говорит подруга.

- Кто? Анна?

- Нет, Ингрид. – Она многозначительно поднимает одну бровь.

- Предлагаешь припереть ее к стенке и потребовать ответов?

Сара улыбается.

- Если не хочешь, чтобы она оградила тебя от правды в очередной раз, то ничего не говори ей. Просто проследи. Кому она звонит? Кому пишет? С кем общается?

- Предлагаешь шпионить за ней?

- Да. А еще провести небольшой обыск, когда твоя тетушка отправится, скажем, в булочную.

- Думаешь, я способна на такое?

- Ну, деточка, - говорит подруга снисходительным тоном, - если бы ты не нашла документы Вильмы, ты бы так и не узнала, что у тебя была бабушка, и есть дом в Реннвинде, так?

- Так.

- Значит, ты должна докопаться до правды, какой бы горькой она не была! – Восклицает она. – Хватит это терпеть! Ты не младенец, тебе скоро восемнадцать!

Сара говорит это тоном госпожи Экман, и я не выдерживаю – сгибаюсь пополам от смеха. Мы хохочем, и мне становится очень легко. Теперь у меня есть цель, есть что-то похожее на план. А еще меня не оставляет ощущение, что правда уже очень близко: нужно только протянуть руку и коснуться ее.