Эйдан рванул Ливиану к себе, сжал так, что расслышал хруст ее ребер, прижался щекой к макушке…

– Прости, прости меня, – горячо заговорил мужчина. – Прости! Я верну тебе сына, клянусь. Слышишь, клянусь! Тейд будет рядом, живой и невредимый. Я оставлю вас в покое, обещаю. Помогу устроиться, где ты захочешь, и уйду. Никогда не потревожу. Клянусь. Верь мне, Ливиа…

– Я уже однажды поверила! – выкрикнула она.

– И я не солгал ни словом. Откуда мне было знать, что мой самый верный друг уже находится во власти врага? Клянусь, я верил, что скрыл вас от опасности.

– Что они сделают с моим мальчиком?!

– Ничего, Лив, ничего не сделают. – Эйдан обхватил ее голову ладонями, заставив смотреть себе в глаза: – Я повязал их по рукам и ногам. Чтобы получить нужную вещь, им придется считаться с моими требованиями. Я верну тебе сына, обещаю. И сделаю всё, чтобы вы выбрались из этой истории живыми и невредимыми.

– Ты использовал нас, да? Использовал, чтобы подобраться к этим? – лицо ее опять скривилось от подступившего рыдания.

Эйдан судорожно вздохнул, глядя на окровавленную щеку, болезненно поморщился и, вновь прижав к себе женщину, зарылся пальцами ей в волосы.

– Мы были наживкой?

– Я скорей вскрою себе глотку, чем подвергну вас опасности, – произнес он, глядя вслед удаляющемуся отряду острым взглядом, в котором полыхала холодная ярость. – Я только хотел защитить, раз уж вы оказались невольно втянуты во всё это.

– Я вам не верю, – всхлипнула Ливиана, вдруг обмякнув в руках шейда. – Не верю…

– Я знаю, – прошептал Эйдан. – И это убивает.

Ливиана снова вскинула голову и посмотрела на Виллора.

– Тим… Он пытался нас защитить…

– Он жив, Ливиа, – ответил ей инквизитор. – Тимас сейчас в обители, им занимается лекарь. Я опоздал к вам, но успел к нему.

– Хорошо, – шепнула госпожа Ассель и вновь расплакалась, прижавшись лбом к груди Эйдана.

Он провел ладонью по растрепанным волосам женщины, не удержался и осторожно поцеловал в макушку, после вновь сильней сжал объятья и ненадолго замер, слушая ее всхлипы. В душе старшего инквизитора нежность, горечь и яростная ненависть переплелись в столь тугой жгут, что на нем, кажется, можно было удавить обидчиков маленькой вдовы и ее забавного сынишки, одного за другим.

Эйдан поднял лицо к небу, прикрыл глаза и втянул воздух сквозь стиснутые зубы. Он вспомнил лицо того, кто хлестнул беззащитную мать, рвавшуюся к своему ребенку, и принял решение, кому первому предъявить счет. Воспоминание о крике боли любимой женщины вырвал из горла тихий стон. Никогда еще Эйдан не ощущал себя столь бессильным, как в эти минуты, когда не мог вступить в открытое противостояние. Но шейд Виллор не был в числе тех, кто умел прощать и забывать нанесенные ему оскорбления, а удар хлыстом и рыдания несчастной вдовы он воспринял именно так.