— Ты меня достала! — повторял он, наступая. — Вы — все — меня — достали!

«Ты еще не видела по-настоящему страшного призрака», — сказал как-то Джой.

Теперь я его видела.

Вместо лица — лунно-белая маска с пятнами-глазницами, из которых вытекает черная жижа. Руки удлиняются, утончаются, вытягиваются из рукавов. Эти руки-плети достают меня повсюду, как я ни уклоняюсь и ни отмахиваюсь. Удары не могут причинить мне вреда, но почему меня как будто полосуют ледяными лезвиями?

— Доста-ала! — уже не кричал, а выл призрак. — Что тебе от меня надо?!

Даже когда я в полуобморочном состоянии лежала на самом краю, боясь не то что шевельнуться — вздохнуть или отозваться на встревоженный голос Джоя, — призрак наклонялся надо мной и шипел в самое ухо:

— Я сказал, сдохни! Умри-и…

А потом вдавливал каблуком в крышу наши сцепленные руки, поворачиваясь вокруг своей оси и напевая:

— Давайте, сдохните вместе!

…Джой то с силой прижимал меня к себе, приговаривая: «Ну, все-все», то тряс, как копилку, повторяя: «Все, хватит, тебе надо остановиться, слышишь?» Наверное, я что-то отвечала ему, но смотрела только на стоявшего на самом краю. Теперь он выглядел обыкновенным подростком — и это было куда страшнее.

Парень встретился со мной взглядом. Растянул в мертвой улыбке губы. Раскинув руки, качнулся спиной назад — все с той же ухмылкой — и упал в ночь.

Я вскрикнула, дернулась следом, Джой перехватил меня сильнее. Рявкнул в самое ухо:

— Очнись! Ты меня слышишь?!

— Да, — наконец отозвалась я.

…Я хотела узнать, как и что произошло, и мертвый показал мне это.

Опрокидывающийся в пронизанную лунным светом пустоту мальчик с вызывающей и несчастной улыбкой на лице…

Крупно вздрогнув, я распахнула глаза: слава богу, никаких самоубийц и привидений! Темнота вокруг уже была предрассветная, понемногу становившаяся прозрачной. Не страшная. Я попыталась натянуть на замерзшую ногу одеяло — не получилось, что-то мешало. Я повернулась и обнаружила это что-то.

Точнее, кого-то.

Я просипела недоуменное «э-э-э?». Джой спал на животе, обняв руками подушку. Я некоторое время созерцала его, пытаясь сообразить, с чего вдруг он у меня ночует. Голова думала очень медленно — как обычно с утра, да еще мешала тупая боль в затылке. Эта-то боль наконец поставила все на места.