— Ты, наверное, ни капли не изменился, — говорил Джой. — Уже начал забывать, как ты выглядишь. Санька помнишь? На «Форде Фиесте»? Он еще в корсете гипсовом гонял? Трое детей.

— Охрене-еть!

— А Серого? Который со своей «Явы» навернулся, когда от гаишников когти рвал? Так вот он теперь…

Они были сейчас очень похожи. Живой и мертвый. Мужчина и юноша, который никогда уже не станет мужчиной. Я легко могла представить того Джоя: тощего, длинного, нескладного. Безбашенного. Больного ночными гонками. Преклоняющегося перед крутым старшим другом…

Друзья говорили взахлеб, рассказывали, вспоминали. Иногда казалось, что Джой действительно слышит призрачного гонщика.

Месяц поднимался все выше, запуская светящиеся пальцы в котлован, в котором когда-то погиб один из них; голоса становились тише, паузы возникали все чаще и тянулись все дольше…

Друзья вскинули головы одновременно — словно Джой тоже услышал давнее эхо ревущих моторов.

— Пора, — сказал Макс.

— Он уходит, — сказала я.

Джой выпрямился.

— Макс…

Парень надел шлем, ткнул Джоя кулаком в грудь. Положил руку в перчатке на его плечо.

— Знаешь? Не жалей! Зато я уже никогда не постарею!

Вновь одарил меня яркой улыбкой — от такой можно безвозвратно потерять сердце — и он об этом знает. Знал.

— А девчонка у тебя и впрямь клевая!

Он уходил от нас по серебряной дороге — мальчишка, который никогда не повзрослеет. Гонщик, который никогда не сойдет с дистанции. Уже растворяясь в лунном свете, сливаясь с ним, Макс обернулся и махнул рукой на прощание.

Через мгновение где-то далеко взревел мотор. Где-то на призрачных трассах вновь несся его мотоцикл, который невозможно ни обогнать, ни увидеть. Лишь такие же ночные гонщики засекут его мельком на скорости, при которой различить четко уже ничего невозможно: призрачный свет фары, отблеск лунного света на черном корпусе, поднятую в приветствии руку…