Голос равнодушно фыркнул:

— Можешь кричать пока не сорвешь голос, тебя всё равно ни кто не услышит. Он больше не хочет посадить меня на горячую печь, чтобы я растаяла, — и по помещению прошелся порыв ледяного ветра, заставивший девушку сжаться и зажмуриться, — Да он и не вспомнит тебя. Зачем ему оборванка-Герда, когда у него теперь есть блистательная новая Герда — идеальная и совершенная.

— Врешь ты всё! — не сдержалась Маргарита, и эхо разнесло её крик под высокими сводами, — Жан не такой! Он не купится на холодный фальшивый блеск!

Таинственный голос заходился от смеха, раздаваясь невесомым перезвоном, в то время, как Маргарита сильнее сжимала кулаки от досады и смущения.

— Какой Жан? Не знаю такого… Но, ты можешь спросить у Кая, если он захочет с тобой разговаривать, конечно. Иди и посмотри, как у тебя отнимают дорогого тебе человека, а ты не сможешь ничего предпринять.

— Это мы ещё посмотрим! — словно забыв об усталости и ранах, девушка кинулась искать его, минуя один зал за другим, пока не добралась до винтовой лестницы, уходящей на верхний этаж.

Что-то подсказывало ей, что искать следует именно там. Однако, поднявшись в комнату, она замерла, пораженная: её Джон и девица из зеркала сидели на ледяном полу подле стола с розами в вазе и парой резных стульев рядом — и всё это было сплошь изо льда, даже цветы — без аромата, хоть и походившие внешне на живые, поглощенные составлением ледяной мозаики из сверкающих кусочков льда.

— Ты кто? — Джон поднял голову от своего занятия, смотря взглядом, полным пустоты и отчужденности.

От неожиданности Маргарита хлопнула глазами и замотала головой, зажмурившись:

— Как это — кто? Это же я! — и слезы боли и обиды наворачивались на глаза, — Ты, что, действительно не помнишь меня? — неужели это тот же человек, чье пылкое сердце не могло оставаться равнодушными ко всему, что происходит вокруг, тот человек, чьи горячие губы и руки страстью и ласками возносили её к запредельным высотам блаженства?

— Уходи, ты нам мешаешь, — он даже голоса не повысил, всё такой же холодный тон, но Маргарита отшатнулась, как от пощечины, — У меня есть уже Герда.

Белая леди провела ладонью по его плечу, посылая Маргарите торжествующий взгляд:

— И я весьма рада этому обстоятельству, — и снова этот тон, механический, бездушный, словно бы записанный на пленку и воспроизводимый магнитофоном или проигрывателем, без эмоций, без индивидуальности. Она сказала, что рада? Да в её интонации не то, что радости, не было вообще ни каких чувств!

— Но, ведь она не настоящая! — Маргарита решительно приблизилась.