— Ты должна выяснить, что она с тобой сделала. — Это уже был Шанг-Да.
Я была удивлена, что он был так обеспокоен, что посчитал нужным это прокомментировать.
— Мне надо позвонить Жан-Клоду.
— Ты не можешь просто открыть метки? — спросил Ричард.
— Могу, но когда я пожирала твой гнев, он закрылся. Он не был уверен, что сможет его переварить. Я думаю, что стоит воспользоваться телефоном.
— Ты боишься, что случившееся может распространиться на Жан-Клода, — согласился Ричард.
— Да. — Теперь у меня, наконец, было столько одежды, сколько могло заставить меня себя почувствовать счастливой. Оставалось только одеться. Если бы тут был один Ричард, я, может, просто оделась бы, но я не хотела делать этого при Джамиле и Шанг-Да. Я понимаю, что это поражает. Я хочу сказать, что я бывала голой перед ними, и они спокойно к этому отнеслись. И почему же я не могу при них одеться? Не знаю, почему, но это так. Мне не нравится, когда за процессом моего одевания наблюдают мужчины, которые не являются моими друзьям. Всегда бывает момент, когда в их глазах читается, что они наблюдают за тобой, а не просто безразличны. Или может это только мои заморочки, но мне хотелось немного личного пространства.
— Ты собираешься идти в ванную, чтобы одеться? — спросил Ричард.
— Или я ухожу в ванную, или Джамиль и Шанг-Да уходят в холл.
— Ты же уже голая, Анита, — возмутился Джамиль, — большего нам при всем желании не увидеть.
Я пожала плечами.
— Такая уж я забавная.
Мужчины обменялись взглядами, потом Джамиль сказал:
— Ты хочешь, чтобы мы вышли в холл или пусть она идет в ванную?
— Я бы не хотел оставлять ее наедине с Джейсоном в душе.
Я может и стала бы возражать, но у всех нас есть слабости. Вид обнаженного, влажного, привлекательного мужского тела — одна из моих.
Джамиль пошел к двери, и Шанг-Да последовал за ним. Никто и спорить не стал. Дверь закрылась за ними, и внезапно мы остались одни. Тишина была намного плотнее, чем должна была бы быть.
Я поглядела на него, и было что-то в его глазах. Это взгляд принадлежал настоящему Ричарду. Он большую часть времени был образцовым бойскаутом, хорошим мальчиком, великолепным сыном, прекрасным учителем, достойным человеком. Иногда, когда мы оставались наедине, он смотрел на меня этими темными глазами. В этом взгляде под всем совершенством, которым он был, сквозило то, что ему нравится быть плохим парнем. Кем-то, кто видел во мне темноту наравне со светом. Если бы он не ненавидел тьму в своей душе так сильно, я, возможно, любила бы его вечно. Но нельзя любить кого-то, кто так сильно себя ненавидит, и еще сильнее ненавидит то, что вы в себе эту тьму любите. Это настолько усложняет все, что шансов на удачу не остается.