— Ты ничего не знаешь, Дженни, — прошептала я, глотая слезы. — Это я, понимаешь? Это я сделала!
У нее между бровей залегла морщинка, и она хотела возразить, но я не могла позволить этого:
— Я убила Тома. В тот день я не должна была приходить, я не должна была приходить к нему, и напоминать! Если бы не я, он бы просто… — с моих губ сорвался истерический смешок. — Просто жил дальше! Он не был ни в чем виноват…
— Ты тоже! — воскликнула Дженни. Ее голос сорвался. Она вскинула голову, помотала из стороны в сторону, словно напоминая себе о том, что есть дела поважнее, чем орать здесь, на меня, и пошла вперед, таща меня за собой за капюшон.
Я стонала, бормоча, чтобы она просто оставила меня здесь, что я вернусь в машину, но Дженни отпустила меня только возле свежей могилы. Я не устояла на ногах, и шлепнулась назад.
Дженни присела рядом со мной.
— Памятника еще нет, — сказала она, еле слышно.
— Ага, — глухо отозвалась я не в силах отвести взгляда от таблички с именем Тома.
Со стороны Дженни послышалось неясное шуршание, и я повернулась к ней. В ее руке была точно такая же фотография, которую днем я прикрепила над своим столом. Она размяла ее, в руке, сглатывая.
Ее глаза остались сухими, хоть и заметно покраснели.
— Я нашла это в своей коробке со старыми фотками, — пояснила она. — Он совсем не изменился, да?
По моим щекам градом скатились слезы, я промычала удовлетворительный ответ.
— Ты знаешь, — Дженни, посмотрела на могилу Тома, и слезы наконец прорвались сквозь ее силу воли. — Я впервые поцеловалась с ним. Еще классе в седьмом, потому что я хотела потренироваться перед тем, как поцелую Алекса. — Дженни рассмеялась, шмыгая носом. С ее подбородка стало капать. — Я бегала за Томом три дня, ты, наверное, помнишь?
Дженни глянула на меня, заплаканными глазами, я кивнула.
— Он прятался от меня в школьном чулане. — Дженни взорвалась смехом, и я улыбнулась сквозь слезы. — Я прижала его к стенке, чтобы он не убежал, и насильно поцеловала его. Это был самый ужасный поцелуй в моей жизни.
Теперь я захохотала.