Ему ведь было на все наплевать!

Но жрицы, что Лэа чудесно спасли,

Ярость ее не смогли отвести.

Девчонка хотела вернуть все сполна,

Она в этом мире осталась одна!

Ярость и ненависть, боль со слезами,

Она бесполезно глушила ночами.

И злоба слепая в душе поднималась,

Ведь все, что в жизни теперь ей осталось,

Наемнику, Джеру, за все отплатить,

Чтоб раны в душе своей залечить.

Ей было тогда четырнадцать лет,

Но слаще, чем кровью, отмщения нет…

Лэа не слышала дальше. Она задыхалась. Пение принца было слишком живым, слишком реалистичным…

Стрела летит, вонзается прямо в спину ребенка, пронзает его насквозь, изо рта выплескивается кровь, глаза распахиваются в немом удивлении…

Стоп, хватит!

Лэа зажмурилась, пытаясь скрыть набежавшие слезы. Яростно утерлась рукавом, метнулась обратно на улицу.

Почему он пел такую песню? Почему ее жизнь стала достоянием всей Элатеи? Почему каждый, кто ее знает и не знает, смеет указывать и учить, выражать свое идиотское мнение, которое для нее ничего не значит!

Она быстрыми шагами пересекла двор, чуть ли не бегом кинулась вниз по узкой тропинке возле крепостной стены.