История о сущностях и вместилищах была слишком удобной, чтобы сходу принять ее на веру, и слишком хорошо вплеталась в паутину лжи, которой князь Иэнны опутал своих потомков. Дион хотел ответить резкостью. Но следующие слова заставили его забыть о возражениях:

— Границу между мирами способны пересечь только свет, мысль и… — Линт помедлил, ловя взгляд Диона. — Сила, которую у нас принято называть истинной. Она заполняет межмировое пространство и являет собой чистую энергию. Эта энергия статична и нейтральна, и когда информационный слепок наделенной сознанием сущности проходит через межмировое пространство, он увлекает за собой некоторое количество энергии, сообщая ей смысл и цель. Если сумеет, конечно. Твоя Елена — сумела. И обретенная сила дала ей неоспоримое преимущество в борьбе за вместилище.

— Значит, Иэнне понадобилась истинная сила… — Дион попытался сформулировать ускользающую мысль.

Елена, услышав свое имя, вскинула голову.

— Зачем? — ее глаза блестели сухо и зло. — Что вам от меня нужно?

Линт Герд в зеркале склонил голову.

— Это известно лишь госпоже.

— И когда она соизволит мне сообщить?.. Когда Леннея умрет?

— Хотите поговорить с ней? С Леннеей Дювор. Я могу вызвать ее, — предложил отец.

— Нет!

Елена испуганно отшатнулась.

— Не сейчас, — прошептала она, закрыв лицо руками.

Хотелось прекратить эту пытку, увести жену наверх, прижать к себе и заставить забыть о страшном открытии.

— Это как на войне, — сказал вдруг отец. — Или ты, или тебя. Не жалейте о ней, Елена. Она бы вас не пожалела.

— Она всего лишь испуганный одинокий ребенок. Я знаю, что она чувствовала, я примерила на себя ее жизнь.

— Она убила мою дочь, — отрезал Линт Герд.

Диона обожгло жалостью и виной. Насколько было бы проще, если бы Леннея исчезла. Но Елена права. Маленькая солнечная девочка в ромашках и бабочках не заслужила такого конца. Ради того нежного розового утра в саду двенадцать лет назад этой девочке следовало дать шанс. Но как? Он не представлял. И если выбирать между Леннеей и Еленой…

— Не думай о ней, — прошептал он.

Она качнула головой, подняла на него больные глаза:

— Лучше о ней, чем о себе.