Вопреки опасениям, день прошел гладко. Леннея не покидала своих покоев, вела себя тихо, а в положенный час без возражений села в кресло и позволила совершиться обмену.

Все бы хорошо, но… Лена видела, что Дион подавлен и обескуражен, и видела, как он пытается это скрыть. В сердце спицей вонзилась ревность. Да, он уверял, что Леннея ему не нужна, однако теперь, когда она вернулась… Не жалел ли он, что променял свою маленькую рэйди на чужачку, лишенную аристократической утонченности? Сумасшедшая ночь, которой они отпраздновали Ленино возвращение, вроде бы доказывала обратное. И все же в душе тлели сомнения: не пытался ли Дион забыться в страсти?

В последующие дни к сомнениям добавилось ощущение, что она загнала себя в ловушку. Леннея гуляла по саду и начинала понемногу оживать. Лена радовалась свободе от чужого присутствия в голове, но "жизнь через день" все больше казалась неполноценной. Схлопнутой. Вроде мелочь: закрыть глаза, сидя на диване в зеленом платье, с аккуратной прической на голове, а открыть — в креслице перед туалетным столиком, в халате и с распущенными волосами. Или получить к обеду малиновый мусс, "как вы просили вчера, эм-рэйда", чувствуя себя человеком, у которого провалы в памяти.

Лена теребила Линта Герда, требуя встречи с Алиаллой, но тот неизменно отвечал: "После свадьбы. Сейчас госпожа занята".

Отказываться от обмена Лена не собиралась. Оставалось надеяться, что удастся привыкнуть к рваному ритму существования. Тем более, что прошла только неделя. Всего три дня, отданных Леннее. На очереди — четвертый.

Она села на диван, кивнула Диону — и провалилась в привычный уже мрак. Будто уснула.

Но сон без сновидений очень быстро обернулся кошмарным бредом, и Лена увязла в нем, как в болоте.

Перед глазами пульсировало кровавое марево. Тягучий искаженный голос требовал:

— Это ди-ифе-ен! Бро-осьте его-о! Бросьте в во-оду! А теперь пе-ейте…

Мир умылся чистой слезой, взгляд прояснился, и Лена уставилась в грубое лицо с крючковатым носом и ястребиными глазами. Где-то она это лицо видела, но узнать не могла, сознание путалось. Женщина… Перед ней женщина. Даже это дошло не сразу.

За спиной знакомой незнакомки серебрилась раскидистая ива, где-то в стороне квакали лягушки.

— Грязный дар — это позор! Понести от мага — это позор! — слова гвоздями вколачивались в уши. — Рэйди не должна сомневаться. Зачем рэйди гнусное отродье?

Из Лениной груди — нет, из груди Леннеи — вырвался рваный вздох:

— Ты права. Незачем. Давай!

Она приняла из рук мадам Робот темную склянку и застыла, собираясь с силами.