Ковбой отлетел назад, брякнулся навзничь, выпустив из разжавшихся пальцев револьвер, и покатился… Прямо к лапам Зверя.

Зверь облизнулся (значит, уже проглотил, дожрал кусок пиявочной твари) и с любопытством уставился на распростертое прямо перед ним, крошечное тело.

Давай, мысленно крикнул я, прикончи эту сволочь, отплати ему за ту… за маленькую, и Зверь протянул свою лапу и…

Ковбой, лежа на брюхе, поднял голову, уставив на нас вытаращенные глаза и темно-красный провал в том месте, где были ровные ряды белых зубов (здорово я ему врезал, мелькнула у меня довольная мысль, и моя рука отозвалась сильным отголоском все той же, сладкой боли), и пополз к нам. Зверь осторожно подцепил его лапой и перевернул на спину, как таракана. Ковбой, как таракан, засучил руками и ногами, а Зверь опять подцепил его лапой и снова осторожно перевернул — теперь на живот. Ковбой опять пополз, им двигал самый сильный на свете инстинкт — инстинкт жизни, а Зверь повторил все снова, и до меня дошло…

Какое там отплати, какой же я мудак, если мог подумать…

Зверь играл, играл с ним в свою обычную игру, как кошка играет с мухой, с жучком, и конечно, игра эта закончится для Ковбоя тем же, чем для жучка — игра кошки, но какое там отплати, это же смешно, смешно, чтобы он всерьез стал…

Зверь быстро нагнул голову до земли, осторожно ухватил Ковбоя белыми клиньями клыков, выпрямился, вздев на огромную высоту крошечное, сучащее конечностями тельце, и тут у Ковбоя прорезался голос — он истошно заорал. Зверь фыркнул, тряхнул огромной головой (что за писк?), выпустил встряхнутое тело (я так не играю!), и оно медленно, как при замедленной съемке, полетело вниз и каким-то бесформенным кульком брякнулось на песок.