Она приподняла брови и окунула кусочек мяса в жирный сливочный соус.

Я увидела живот моего отца, который возвышался над остальными телами, словно песчаная дюна. В одной руке он держал кубок, а в другой пустой сосуд джинна.

— Тогда нам придётся побыть здесь ещё немного.

Я села на лавку и прислонилась головой к деревянному столбу, мои веки отяжелели.

— Ты видела маму сегодня? — спросила Тави, сев рядом со мной.

Я покачала головой.

— Я тоже.

— Это хорошо. Может, она осталась дома.

Пока мы говорили, я наблюдала за рабом, который проворно выполнял свои поручения. Его плечи были заляпаны вином. Он не смотрел на меня.

Тави проследила за моим взглядом.

— Это было жестоко.

— Хммм?

— То, как поступил отец. С этим рабом.

— Так и есть.

Я глубоко вздохнула. В этот момент я едва не рассказала Тави обо всём. Я хотела, чтобы она знала, что хотя отцу и было на него наплевать, мне было не всё равно. Этот раб не был одинок, как бы одиноко он себя не чувствовал.

Но я больше ничего не сказала. Я опустила голову вниз и закрыла глаза.

Я не знала, сколько прошло времени, когда Тави, наконец, заговорила:

— Они определенно хорошо отдохнули.

Я резко открыла глаза. Я заснула. Когда моё зрение прояснилось, я увидела, что Тави говорила о двух мужчинах, которые быстро шли через весь зал.

Они были чужеземцами, и это было в порядке вещей для таких пирушек, но в них было что-то необычное. На обоих были походные одежды и платки приглушённого коричневого и чёрного цветов, что не походило на яркие торжественные одежды и элегантные тюрбаны, в которые были одеты большинство мужчин сегодня вечером. У них на груди висели длинные сверкающие металлические цепи с огромными золотыми медальонами. Я сощурилась, чтобы получше рассмотреть детали их одежды, пока они шли по залу. И только когда они практически поравнялись со мной и быстро прошли мимо, я заметила рисунок, выгравированный на металле — огромное солнце, которое перекрывал полумесяц.