Даже гости, приезжавшие к нам, сколько бы мы не потешались над ними из-за их любви к плотским утехам, не всегда уезжали с самыми красивыми девушками, или девушками, которые были более умелыми в постели. Сабра могла бы получить для себя свободу, а может быть даже любовь и уважение, если бы она каждый раз не фокусировалась на том, чего она не имела.
Её дурные поступки нельзя было оправдать. Сабра приняла решение быть жестокой, и я не смогла простить её за это. Я изо всей силы толкнула свою сестру, и она неуклюже упала на песок.
Она была обессилена. Её немощное тело и разбитая душа скрючились на песке.
— Ты считаешь, что моя жизнь чего-то стоит? — закричала она, её глаза потемнели от гнева и стыда. — Ты думаешь, я счастлива? Думаешь, я вообще была когда-нибудь счастлива? Мне плевать, умру я или нет. Надеюсь, что да!
Дрожащим голосом я сказала:
— Я надеюсь, Мазира исполнит твоё желание. Ты заслуживаешь всего того, что ты сейчас имеешь.
Те несколько человек, мимо которых я прошла на обратном пути к арене, показались мне спокойными, словно они не знали, что должно было произойти что-то значительное. Мне хотелось ухватиться за это ощущение, чтобы доказать себе, что никакой казни не предполагалось. Но реальность возвращала меня назад. Только самые испорченные люди находили радость в том, чтобы наблюдать за смертью другого человека.
Завернув за угол в очередной раз, я снова увидела арену. Меня обдало ужасом, тяжёлым и жестоким ужасом, когда я увидела, что там собралось ещё больше людей. В воздухе раздавались громкие нестройные голоса.
Люди повернулись друг к другу, их лица были закрыты, и они энергично махали широкими рукавами своих одежд, наблюдая за происходящим. Я не видела так много людей со времен Хаф-Шаты. Чужая трагедия избавила людей от их ужаса, пообещав, что источник их страха будет убит.
Когда я посмотрела в центр арены, колючие, горькие слёзы обожгли мне глаза.
Фироз стоял там с несколькими стражниками. Их лица были закрыты, в отличие от лица Фироза. Его выставили напоказ зрителям, которые с нетерпением ожидали главного события.
Он стоял, выставив перед собой руки, которые были обездвижены веревкой. Его ноги были связаны точно так же, как мои, когда меня хлестали плетью. И выглядел он, как Сабра — его одежда была поношенной и грязной, на груди и под мышками были коричневые пятна от пота, волосы были спутанными, жирными и грязными. Его лицо было разбито и помято. Он опустил голову и смотрел в песок, словно увядший цветок. Я видела грязные полосы на его щеках, оставленные высохшими слезами.