Захара посмотрела куда-то сквозь меня, безразличие её лица сменилось страхом, и она завизжала:
Захара посмотрела куда-то сквозь меня, безразличие её лица сменилось страхом, и она завизжала:
— Пей сейчас же!
— Пей сейчас же!
Люди подходили всё ближе. Лезвия мечей заскрипели по камням, когда они начали приближаться к дому колдуньи.
Люди подходили всё ближе. Лезвия мечей заскрипели по камням, когда они начали приближаться к дому колдуньи.
Я выпил жидкость. Я никогда раньше не пил ничего более прекрасного и одновременно отвратительного. Я хотел проглотить как можно больше этой жидкости, чтобы потом выплюнуть её на землю. После первых нескольких глотков, я почувствовал что-то — жидкость показалась мне живой и даже жадной. Словно голодный огонь, она потекла по моему телу и достигла пальцев рук и ног. Я не мог оторвать губ от напитка. Я не мог остановиться, хотя сейчас я отчаянного этого хотел, так как языки пламени начали поглощать меня. Но я больше не мог ничего контролировать.
Я выпил жидкость. Я никогда раньше не пил ничего более прекрасного и одновременно отвратительного. Я хотел проглотить как можно больше этой жидкости, чтобы потом выплюнуть её на землю. После первых нескольких глотков, я почувствовал что-то — жидкость показалась мне живой и даже жадной. Словно голодный огонь, она потекла по моему телу и достигла пальцев рук и ног. Я не мог оторвать губ от напитка. Я не мог остановиться, хотя сейчас я отчаянного этого хотел, так как языки пламени начали поглощать меня. Но я больше не мог ничего контролировать.
Захара смотрела на меня дикими глазами. Она засмеялась, словно сумасшедшая.
Захара смотрела на меня дикими глазами. Она засмеялась, словно сумасшедшая.
— Глупый мальчик!
— Глупый мальчик!
Дверь в её дом распахнулась, и внутрь начали забегать люди. Но она уже исчезла.
Дверь в её дом распахнулась, и внутрь начали забегать люди. Но она уже исчезла.
Огонь нарастал и нарастал, я начал гореть изнутри, пока, наконец, не стал невесомым, словно дым, словно горячий ветер, который дует над песками. Затем я начал двигаться быстро-быстро, и всё закружилось. А потом я уже не видел ничего.
Огонь нарастал и нарастал, я начал гореть изнутри, пока, наконец, не стал невесомым, словно дым, словно горячий ветер, который дует над песками. Затем я начал двигаться быстро-быстро, и всё закружилось. А потом я уже не видел ничего.
Но я мог всё чувствовать. Я чувствовал тошнотворную радость и триумф. Я чувствовал дикий ужас и всю глубину горя. Я чувствовал боль города, который разрушился вокруг меня и радость нападавших, которые уничтожили его.