Может быть, я оговорилась? Может быть, я сказала «твоей свободы».

Я уставилась на то место, где только что стоял Саалим, и до меня начало доходить, что я наделала. Я почувствовала себя идиоткой. Я была так уверена, что всё сделала правильно. Что моя судьба была в моих руках, когда я держала сосуд Саалима.

Я очень сильно ошибалась. Моя судьба была в руках Мазиры, а она была капризной богиней. Она могла послушать, она могла услышать, но она делала всё так, как желала сама. Это было похоже на игру в карты с моими сёстрами. Если у меня на руках не было самой сильной карты, я никогда не могла быть уверенной в победе. Такая карта всегда была на руках у Мазиры. Почему я забыла об этом?

Меня накрыло сильным чувством сожаления, и я упала на землю в том месте, где стоял Саалим. Я начала рыть землю руками, что найти хоть какую-нибудь частичку его и доказать себе, что он не исчез. Я нашла его сосуд, и когда увидела, что он пуст, зарыдала.

Я посмотрела на свою одежду. Это была та же самая одежда, которая была надета на мне на встрече с Ибрагимом. Она не изменилась. Мои ногти не изменились, а черные волосы были всё такими же длинными. Я посмотрела на свою деревню, она тоже не изменилась. Это было всё то же скопление шатров с белым шатром в центре.

Саалим исчез, а я всё ещё была ахирой. Я никогда не смогла бы найти его. Мне не суждено было снова увидеть его. И меня должны были отправить к Омару, где мне суждено было прожить всю свою оставшуюся жизнь в качестве его шлюхи.

Я сгребла песок в том месте, где стоял Саалим, и, рыдая, начала насыпать его в пустой сосуд, извиняясь перед ним за свою глупость, и за то, что я ошиблась, за то, что я всё не так поняла. Я вцепилась в золотые браслеты, которые, не двигаясь, лежали на земле. Они были всё ещё горячими. Я прижала их к своей груди и свернулась калачиком на земле.

Когда у меня больше не осталось слёз, когда я оказалась доверху заполненной сухим, мучительным горем, я поднялась с земли, вся покрытая песком. Я содрогнулась от боли. Как долго я лежала на покрывале пустыни? Мои мышцы свело, плечи устали, а кожу натерло песком.

Но все это не могло сравниться с мучительной болью у меня в груди.

У меня забрезжила надежда, что если Саалим больше не был джинном, возможно, он вернулся домой. Мог ли Мадинат Алмулих возродиться? Но я не смогла бы попасть туда. Я не смогла бы найти его. У меня не было ни верблюда, ни бавсала, указывающего направление, ни каравана, который мог бы забрать меня.

Пустыня не изменилась. Под моими ногами был тот же самый песок, я не услышала грандиозного рокота, который бы явил нам лучшую пустыню, вместо той, что я знала. Саалим исчез.