Алекс замерла, потом заправила прядь волос за ухо и зачем-то полезла за телефоном.

– Он жив? Я могу его навестить?

– Он жив, ма, меня только пару раз к нему пустили. Сфотографировала – на случай, если ты захочешь его увидеть.

– Хочу. Покажи.

Ей вдруг расхотелось показывать фотографии маме, но делать было нечего – уже призналась, что они есть. Увидев одно фото, мать выдохнула и взяла телефон дочери в руки.

– Это глаза или качество снимка?

– Это глаза, мам.

– А как же он?.. Он же не сможет находиться в таком состоянии даже в тюрьме.

– Я не знаю.

***

Прошло две недели с тех пор, как он перестал видеть. Тьма стала чем-то привычным и уже не особенно пугала.

Даже спустя время Маркус выглядел ужасно. Повязка с глаз исчезла, но тьма не покидала его даже в солнечный день. Он не видел разницы, когда закрывал глаза и открывал их.

Маркус ни о чём не жалел, и вместе с этой мыслью пришло какое-то странное спокойствие. Будто в конце жизни он свернул с дороги, которая вела в пропасть. И новая дорога оказалась прямой и солнечной. Он понял, что ему ничего не нужно от жизни, и принял это ещё в американском аэропорту, когда мельком увидел в глазах дочери страх. Эта бесстрашная девочка не боялась ничего, кроме того, чего не понимала. Ей нужна была его помощь, и он не мог подвести.

Маркус уже тогда знал, что не бросит её, а потом, если ему не слишком повезёт, его увезут в тюрьму. Если повезёт – на кладбище. Девочка, конечно, не понимала всего этого. Ей просто было страшно за маму и за себя. Он знал, что Карл сможет если не отбить его у российской полиции, то обеспечить ему спокойное доживание в камере-одиночке – большего ему и не требовалось.

В тот день он сидел лицом к окну, слушая чириканье воробьёв, которые устроили какие-то свои птичьи разборки прямо под окнами больницы, и чуть повернул голову на звук открывшейся двери.

Рядом с ним у кровати была прислонена палка. Одну ногу он держал выпрямленной, будто она у него всё время болела. Алекс знала, что без палки он не просто далеко – в принципе никуда не уйдёт. Поэтому его даже не сковывали наручниками.

– Кто это? – спросил он. – Мне не нужны ваши лекарства, убирайтесь.

Алекс остановилась – своего отца она до сих пор до конца не изучила и такой неприятной стороны его характера не знала. Отчего-то ей стало обидно, хотя отец явно принял их за кого-то из медработников, которые постоянно донимали его своим уходом, что раздражало Маркуса. Алекс знала, что своим характером он зашугал всех медсестер, и они боялись лишний раз зайти к нему в палату.

Ира подошла и села рядом на кушетку. Взяв его руку, она рассмотрела шрам, затем коснулась ладонью щеки.