— Нееет.

— Не верю, с таким-то лицом…

Анна мягко отводит мою руку от своего рта. Целует ладонь, и эта простая ласка настолько чувственна, что у меня едва не сбивается дыхание.

— Я угощу вас, — растягивает отец.

Поцелуи Анны доходят до среднего пальца. Я отступаю, но она не отпускает моей руки, наоборот, проводит языком по кончику пальца.

— Ох, черт, — шепчу я, выдергивая свою руку. Она меня добивает. Она прикончит нас.

— Пожалуйста… — она стягивает резинку, распуская свои светлые волосы, а просящий взгляд заставляет таять. Это уже грань.

В ушах звучит смех отца и какой-то женщины. Не знаю, слушает ли он нас. Так-то кажется, что он полностью сосредоточен на своей жертве, но доверять ему я не могу. Тем более, что он предостерег меня насчет Анны.

— Не утихомиришься — свяжу тебя, — предупреждаю Анну.

Она игриво прищуривается.

— Ох, так вот, что тебя заводит?

Анна Уитт дразнит меня. И достигает этим моего предела.

Пробуждая зверя, к черту предостережения.

Схватив ее за талию, круто разворачиваюсь и прижимаю ее к медиасистеме. Столь тесный контакт сводит с ума. Ее руки неистово блуждают по мне: стискивают, впиваются, тянут. Я крепко целую, сгорая от желания заполучить ее всю — вместе с парами алкогольного дыхания — да с чем угодно. Наощупь, мы перемещаемся к дивану.

Краем уха отмечаю быстрые шаги в коридоре.

Я сверху, между ее раздвинутых ног, и осознаю, что еще не сорвал с нее шортики. Но я не в силах прерваться; как же приятно прижиматься к ней, целовать, упиваться стонами.