Но всякий раз желание возникало внезапно. Крупица сознания цеплялась за что-то знакомое – образ, звук, что угодно, – и, бросив всё, что на тот момент составляло мою жизнь, я летела сюда. Сколько раз я обещала себе не делать этого? Сколько раз уговаривала, что этот уж точно будет последним; что хватит глупо и бездумно поддаваться эмоциям. Можно подумать, у меня ещё остались эмоции.

Но всегда, когда накатывали воспоминания, мои нервы натягивались до состояния струны на идеально настроенной гитаре. Можно подумать, у меня ещё остались нервы.

Я появлялась в этом всегда хмуром краю, и сердце начинало предательски биться в ожидании. Что ещё немного, и возможно я увижу…

Можно подумать, у меня ещё осталось сердце.

Вот и сейчас я шла по освещённым улицам хорошо знакомого города. Шла чётко по направлению к западной окраине, чтобы при первом же появлении деревьев покинуть гладкую асфальтовую дорогу и, зайдя в лес, отбросить привычную для человека размеренность и побежать.

Только здесь, в этих вековых лесах среди деревьев, заросших по самые макушки мхом, горных хребтах с соснами, цепляющимися артритными корнями за скалы, холодных, не тронутых тиной и ряской озёрах, я снова чувствовала себя юной. Восемнадцатилетней.

Внешне я такой и была – красивая девушка, с хрупкой фигурой и гривой каштановых волос. Но вряд ли кто из моих прежних знакомых узнал бы меня сейчас: грациозность сменила нескладность, изящность – неуклюжесть. Мои тёмно-карие глаза будто выцвели на солнце и приобрели необычный янтарный блеск. Не осталось никого, кто знал меня прежде. Те, кто знал меня прежде, давно забыты, похоронены в земле и памяти людской.

Человеческая память - странная штука. Она избирательна, неправдива. Она изворотлива словно уж. Заползая в самые дальние, покрытые паутиной уголки сознания, она сворачивается клубочком и долго дремлет, чтобы в совершенно неожиданный момент, вылезти и предъявить себя свету: «А помните…». Но, вряд ли кто из живущих помнит давнюю историю о таинственном исчезновении дочери шерифа из маленького городка на северо-западной оконечности Олимпийского полуострова. Об этом перестали говорить через год после случившегося. Когда же умер последний из тех, кто знал пропавшую девушку, упоминания о ней остались разве что на страницах пожелтевших от времени газет, хранящихся в местной библиотеке. Ну, или в Интернете. Хотя, вряд ли кому придёт в голову набрать в поисковике её имя.

Но, несмотря на это, я знала, что кое-кто из живущих на этой земле всё ещё помнит о ней. Вернее, мне бы хотелось надеяться, что помнит. Вернее, мне бы хотелось надеяться, что они всё ещё есть – те, кто помнит. Потому что всё это время исчезнувшая дочь шерифа Свона помнила о них.