Пресс, удерживающий птиценасекомую, исчез, и она рухнула вниз. Встрепенулась, нахохлилась и укорила:

– Эх, память твоя недолга! Что помогай, что не помогай таким, как ты, все без толку! Я старалась, выручала дуру беспамятную, советы давала, а ты? Бросила меня, несчастную, и к этим рыжим зубоскалам переметнулась. Предательница!

– Я не предательница. И тебе благодарна. Очень.

– Вижу я твою благодарность, – обиженно высказалась «птица». – Пару ягодок для ваги пожалела, а сама вон ее сколько захапала и этих убивцев сторожить приставила.

– Это не мои ягоды, – озвучила я неочевидный для нее факт. – Я здесь просто переночевала.

Сказала и осеклась. Слишком поздно осознала – на адреналине, с плохо соображающей от удара головой, но все равно желая погасить набирающий обороты конфликт, я напрочь забыла о необходимости скрывать свою способность слышать тех, кого не должна.

Посмотрела на шошей, потрясенно молчавших и даже не среагировавших на оскорбительный эпитет. На вагу, которая вытянула шею и с любопытством заглядывала то в мое лицо, то в глаза своих рыжих противников. В итоге мысленно махнула рукой: все, поздно сожалеть.

– Ну хоть орать перестали, и на том спасибо, – улыбнулась невесело.

– А в чем проблема? – деловито поинтересовалась птиценасекомая и нагло проковыляла перед самым носом Хаса. – Разжиревшие от хозяйских харчей тушки не ожидали, что мы знакомы?

– Заткнись! – хором рявкнули шоши.

– Ой, больно надо с вами болтать. Прекрасно жила одна и дальше жить буду. А ты, пришлая, еще придешь ко мне на поклон, да только я…

Не договорив, она встрепенулась, прислушиваясь. Выпучила и без того огромные глаза и не прощаясь, громко хлопнув крыльями, вылетела в просвет между балками стены.

Шоши, мгновенно про нее забыв, развернулись в сторону лестницы. С нехорошим предчувствием в душе я тоже обернулась, а через мгновение над уровнем пола появились сначала темные волосы, а затем лицо… дагона.

– Ага. Все тут. Понятно, – он словно сам себе сказал, пробежав глазами по нашей компании. И приказал, снова исчезая: – Спускайтесь.

Как долго он там стоял? Или только пришел? Слышал или не слышал? И что он вообще мог разобрать? Мои слова и слова Хаса, а Таша лишь рычание, как и крики Ваги. Ягод же с ними он не ел. Можно ли из этого что-то понять?

– Дея, очнись. Надо идти, – буркнул шош, подпихивая меня носом под руку.

– Таш… – я умоляюще посмотрела на питомца, и он, вздохнув, шагнул навстречу брату, перегораживая путь. Тот, хмуро на меня зыркнув, остановился.

– Хас, прошу. Хотя бы до возвращения Ньевора не говори Дьеру. Ну слышит все Дея, да. Но что с того? Угрозы в этом нет. И на благополучие твоего хозяина не влияет.