– Мы найдём их, не беспокойся. Если они не придут за тобой, мы отправимся за ними.

– И как же ты это сделаешь? – устало спросил Альтаир.

– С помощью крови – твоей и моей. Dum sihr. Есть одно заклятие, имитирующее заклинание Охотницы. Мне нужно лишь найти его. – Лев нахмурился над своей внезапной игрой слов.

Альтаир с облегчением сошёл со сходней. Пустыня – не вполне твёрдая земля, но она хотя бы не покачивалась, как море, и не кренилась, как корабль на волнах. И всё же пустыня была такой же бесплодной. На многие мили вокруг не было ничего. От пустоты в груди стало больно.

– Почему? – вдруг спросил Лев, с любопытством склонив голову набок. Солнечный луч окрасил резкие линии его татуировки, заставил переливаться. – У тебя нет ни имени, ни трона. Аравия ничего тебе не дала, тогда как ты отдал ей всё.

«Ради чего?» Вот что хотел знать Лев.

Альтаир уже давно знал, что никогда не станет королём. Слишком долго мать держала его в тени. Ни разу она не назвала мальчика рядом своим сыном. Ни разу она не делила с ним трапезу и не держала его за руку.

Слишком больно было на него смотреть. Слишком грешно.

Десятилетия спустя Гамек был назначен её преемником – первый смертный, претендовавший на трон. Но судьба Альтаира была решена задолго до того, как родился их наследник – темноволосый, сероглазый. Мальчик с огромным потенциалом и великой целью, которого перековали в клинок.

Альтаир полагал, что мог бы ревновать, если бы был устроен иначе, если бы трон не был ему безразличен и если бы не знал, что к позолоченному трону прилагались испытания и невзгоды.

Но он был проницателен.

Мать заглядывала в тени – не для того, чтобы увидеть, что он оставался там, а для того, чтобы убедиться, что он в безопасности. Она дала ему лучшие покои во дворце и свободу, достойную принца. Она обеспечила ему опеку и лучшее обучение. Это были жалкие крохи любви, но каждая кроха заставляла его сердце трепетать, научила его ценить хрупкость чувств.

Альтаир любил Аравию, и поскольку некому было любить его, он любил себя сам. Более того, он посвятил свою жизнь тому, чтобы заслужить эту любовь, убедить себя, что он не был бичом, проклятием, каким считала его мать.

– Как думаешь, она желала скрыть тебя от меня? – спросил Лев, и Альтаир невольно замер – в голосе собеседника не было пренебрежения.

На этот раз «она» относилось к Серебряной Ведьме, но Альтаир не считал, что мать настолько боялась Льва. По крайней мере, пока он не вонзил свои когти в Гамека.

– Толку-то, – ответил Альтаир, отпрянув, уперевшись пятками в песок.