– На пару часов. Ты, главное, себя береги, а я как-нибудь выкручусь. В крайнем случае сбежим в Нарак.

– Хм…

– Я по тебе соскучился, – шепчет Санаду, прижимает к себе.

И теперь, когда беспокойство чуть отступает, я остро ощущаю его тепло сквозь сорочку. Или из-за того, что я это тепло ощущаю, беспокойство чуть отступает. Да, скорее всего именно так… 

Губы Санаду проскальзывают по моей шее, мурашки бегут по коже, а он накрывает мой рот поцелуем, лишая возможности спрашивать. Его руки скользят по телу, пробуждая чувствительность кожи, выбивая из головы посторонние мысли. Санаду целует жарко и почти неловко тянет сорочку, проникает ладонями под неё.

Мысли окончательно оставляют меня, я растворяюсь в жаре наших тел, во взаимных прикосновениях. В темноте ощущения особенно остры – кофейно-можжевеловый запах кожи Санаду, щекотные касания его волос, лихорадочная дрожь пальцев, когда он освобождает меня от сорочки, чтобы слиться воедино, вместе гореть.

И обжигающий укол – когда его клык пробивает губу. Металлический вкус моей крови, жадные толчки, наполняющие меня предвкушающим трепетом. Скольжение на грани наслаждения. И слепое желание: Санаду пробовал мою кровь. Я впиваюсь в его губу, прокусываю – по нервам пробегает огонь, вышибая меня на высшую точку восторга. И поцелуи, поцелуи, поцелуи, в которых даже кровь кажется сладко-пряной, словно шоколад.

А уже потом, когда мы лежим в темноте, держась за руки и пытаясь отдышаться, шепчу:

– Зачем?

Санаду крепче сжимает наши переплетённые пальцы.

Голос его звучит хрипло:

– Хочу острее чувствовать тебя, пока я там.

– Где там?

– В Авандуме. Там, под землёй, тюрьма.

Я аж подпрыгиваю. Оказавшись в сидячем положении, щёлкаю пальцами, и в комнате вспыхивает свет.

– За что? – стонет прикрывающийся рукой Санаду.

– Тебя посадили в тюрьму? Не просто задержали во дворце, а посадили в тюрьму?

– Ну да, – Санаду мановением руки заставляет магические сферы сбавить свечение от яркого белого до тусклого красного. – Ты не переживай, я в цивильной части. То есть в апартаментах. Ни камер, ни цепей, комфорт по высшему разряду. Там привилегированных пленников держат.

В тусклом красноватом свете я разглядываю Санаду: выглядит почти виноватым.

– Что случилось? – тихо спрашиваю я.