– О да, – у меня даже плечи опускаются: с этой точки зрения и впрямь моё положение незавидно.
Впрочем, особого беспокойства от Санаду не исходит, так что…
По коже вдруг пробегают мурашки, и всё заволакивает алой пеленой. Не сразу понимаю, что кулаки стиснуты до боли, а зубы скрипят от напряжения.
– Клеопатра… Клео… – издалека доносится встревоженный голос Фидиса.
Я пытаюсь вдохнуть – но задыхаюсь от приступа ярости.
Чужой ярости – это гнев Санаду.
Кажется, с переговорами дела не очень.
***
В крови Санаду ещё бурлит адреналин – вампирский его аналог. Конечно, после дуэли Санаду себя контролирует и покидает арену внешне почти безмятежным.
Нравится ему выглядеть беззаботным даже в самых критических ситуациях.
По каменному коридору – достаточно просторному, но такому, чтобы в нём не мог протиснуться дракон в звериной форме, – Санаду огибает арену и поднимается по лестнице.
Присутствие постороннего можно было бы не заметить среди пропитавших это боевое место ярких эманаций, но Санаду улавливает след чужого разума, потому что визитёр не прикрывает поверхностные эмоции, и такая открытость намекает на предложение пообщаться мирно.
А ведь они вроде всё обговорили на совместном совещании… или ситуация переменилась после набитой морды Танарэса?
Свернув на очередном витке лестницы, Санаду взмахивает рукой:
– Келтар, ты заглянул меня пожурить или Танарэса пожалеть?
Архивампир, глава одного из кантонов, стоит на выходе. Падающий со спины солнечный свет очерчивает фигуру Келтара, поблёскивает на серебре вышивок камзола и отчётливо вспыхивает в драгоценном камне запонки.
В тени выражение лица Келтара не разглядеть, но Санаду кожей чувствует пытливый взгляд. А поверхностные эмоции, которые ему только что позволяли считывать, исчезают, так и не позволив чётко определить намерения Келтара.