— Итак, друзья… — Рене Лариш не считал нужным держать дистанцию с ассистентами. Наоборот, он сравнивал всех находящихся в операционной с солдатами, воюющими плечом к плечу. — … сегодня у нас довольно редкая операция. Извлечение пинеаломы, то есть опухоли шишковидного тėла, сопровождаемой острой гидроцефалией… отсос.

Затаив дыхание, стаҗеры наблюдали, как наконечник вакуумного отсоса пробирается сквозь нежные ткани головного мозга.

— Вау, — не удержался младший ассистент. — Какая восхитительная гадость.

Отчасти Вирсавия его понимала — трудно принять тот факт, что человеческие мысли, рассудок, чувства, память содержатся в этой неаппетитной на вид студенистой массе. Но гадость? Нет! Пусть на первый взгляд человеческий мозг и выглядит сморщенным комком белка и жира, но для врача, уже приобщившегося к тайне жизни и смерти, он самая чудесная из загадок Божьих. Место, где душа человека соединяется с его телом. Во всяком случае, так считает любой нейрохирург.

И самая таинственная и недоступная простым смертным область — это центр мозга, где, собственно и находится шишковидное тело. Именно туда философ Декарт[1] помещал человеческую душу, вот таким прямолинейным способом решив один из важнейших философских вопросов восемнадцатого века о связи тела и души.

— Такое впечатление, словно я ползу по туннелю.

Действительно, чтобы добраться до шишковидного тела, нужно сначала войти в узкую щель между полушарием мозга и мозжечком. И сделать это со всей возможной осторожностью. Малейшее отклонение, неверный угол наклона инструмента, и пациент очнется после наркоза бессмысленным овощем. Или в состоянии паралича. Или лишенным зрения. Или речи. Или… Господи, мой Боже, укрепи меня благодатью Твоею.

Семь сантиметров, которые должен преодолеть вакуумный отсос, ощущаются всеми членами хирургической бригады как семь километров.

— Смотрите внимательно, господа, — в голосе доктора Лариша звучало восхищение, близкое к религиозному, — мы вошли в цеңтр мозга. Это храм для нейрохирурга, так и запомните.

Действительно, внутримозговые вены, отливающие в свете микроскопа темно-голубым цветом, удивительно напоминали свод кафедрального собора, и опухоль — красное зернистое тело — выглядела здесь просто кощунственно.

— Пинеалома, — с отвращением произнес хирург, — ей здесь не место.

Вирсавия была с ним полностью согласна. Мало того, что опухоль мешала нормальной циркуляции спинномозговой жидкости, она самим своим существованием оскорбляла и уродовала прекрасный замысел Божий — человеческое тело.

— Что вы видите, Бертран?