Арья боролась со мной – и получала по полной. Я разозлил ее, оттолкнув, когда почувствовал, что мое сердце начинает биться синхронно с ее. Я хотел прижать ее гладкое, напряженное тело к себе и баюкать, пока высыхает пот, пока наши разгоряченные тела остывают. Хуже того, я возжелал ее снова в тот же момент, как покинул ее тело. Я оттолкнул ее, желая причинить боль, потому что это причинило боль мне. Эта потребность утешить, потребность прижать маленькую сучку и снова взять ее – предательство по отношению к моей мертвой паре.

Я никогда не чувствовал себя так с женой – и это вскрывало незажившие раны. Арья, даже ни о чем не подозревая, разрывала их в клочья и посыпала солью. Я хотел, чтобы она меня возненавидела, чтобы она держалась подальше, но в тот момент, когда не смог до нее дотянуться, когда она заперлась в доме, я захотел туда проникнуть. Я проводил время с матриархом рода Гекаты, пытаясь проложить себе дорожку флиртом, однако Арья оставалась недоступна. Я чувствовал ее запах в доме, знал, что мой запах был единственным чужим на ней, и все же я не мог ее видеть, и это меня тоже бесило. Не-блядь-приемлемо.

Я хотел, чтобы она ненавидела, потому что с ненавистью легче иметь дело. Секс – бесчувственный акт, который я совершал хорошо и часто. Я не трахнул Арью. Я двигался медленно, учил ее, что значит быть со мной, и она скакала на моем члене, пока у меня не сводило яйца, а затем она взяла все в свои руки – и потрясла меня ко всем чертям.

Я никому не давал власти, а тут вдруг все видел и допускал. Арья показала мне, каково это – быть с ней, и раздери меня ад, если я этого не хотел. Ее улыбка поразила меня глубже, чем ее тело. Я жаждал этой улыбки больше, чем сочащейся дырки, и так не должно быть. Я заставил ее почувствовать себя ничтожной, никчемной и добился, чтобы она считала, будто я нахожу ее тело ущербным, и что она вытворила? Взорвалась к ебене матери.

Зрелище едва меня не сломило, но затем я увидел, как она поднялась, окутанная пламенем, и что-то внутри меня вытянулось в струну. Арья уставилась на машину, потом на своих сестер и на свои травмы. Арья вышла из огня голой, она смотрела на меня, не обращая ни капли внимания на ужас, который остальные испытали при виде обнимающих ее языков пламени. Она была чертовски горяча, и отнюдь не потому, что по ее коже плясал самый настоящий огонь.

Глаза Арьи изменились, зрачки расширились, и она, склонив серебристую головку, ринулсь на стрелка. Свирепая, безжалостная, она впилась жертве в глотку, и от вида острых как бритва клыков меня бросило в дрожь. А звуки, которые она издавала? Они, блядь, обрушились на меня с силой урагана. Мне никогда не хотелось урчать ни для одной женщины, но для Арьи я делал это невольно, ибо что-то внутри требовало ответить на ее зов, похвалить прекрасное создание.