Уж не знаю, что именно они видят в моих глазах, но Атон вдруг хмурится, явно недовольный тем, что Зох, похоже, прав.

— Шестьдесят, — цедит он сквозь зубы, глядя на меня с ненавистью.

— По рукам!

Зох отдает Атону кожаный мешок, в котором звенят монеты, и взгляд работорговца тут же становится масляным. Он отдает поводок новому владельцу, и тут же забывает про меня, растворяясь в толпе.

— Ну, же, поднимайся, — Зох подтягивает меня на ноги за локоть, но я вырываюсь, гневно смотря на него. — Ого! Так ты благодаришь своего спасителя? — не вижу его губ, но слышу усмешку в голосе.

«Катись ты к дьяволу со своими благодеяниями, проклятый рабовладелец!» — выкрикиваю все это, но запоздало вспоминаю, что голос больше мне недоступен и хватаюсь пальцами за горло.

— Что ж, похоже мне повезло, что ты немая, — веселится мужчина. — Судя по выражению твоего лица, я получил не меньше трех проклятий. Пошли.

Тянет меня за поводок, но я упираюсь босыми ногами в песок, взрывая его от усилий.

— Послушай, — он оборачивается и в глазах блестит угроза, — я не собираюсь с тобой нянчится. Пойдешь по доброй воле, или я потащу тебя за собой силой, а ты будешь волочиться сзади, сдирая кожу о камни. Ты этого хочешь, м?

Приближает лицо к моему, но я только крепче сжимаю губы и хмурю брови.

Зох вдруг проходит глазами по моему лицу внимательнее, и голос приобретает бархатные тонки:

— А ты красивая… Если отмыть.

Нет! Только не это! Чего я точно не потерплю, так это того, чтобы меня насиловал какой-то незнакомый мужик.

Забывая о поводке в его руках, я бросаюсь прочь, но успеваю преодолеть всего несколько метров, прежде чем ремень натягивается до предела, и я больно валюсь на земь, ударяясь спиной и затылком.

Звездочки плещутся в глазах, когда перед моим лицо появляется грубая обувь Зоха.

Он присаживается на корточки и внезапно хватает меня за подбородок, направляя лицо вправо.

— Видишь это? — его голос спокоен, но я чувствую, что он уже на пределе. — Знаешь, что это такое, маленькая рабыня?

И я рассматриваю грубо сколоченное из досок возвышение, куда по одному выводят замызганных грязью людей.

— Это аукцион рабов, девочка. И такие как ты, — он сильнее сжимает мою челюсть так, что я слышу хруст костей, — достаешься таким, как он. — Он выставляет палец, направляя его в огромного изуродованного мужика. Он словно облит кислотой и скалясь поглядывает на полуголых трясущихся рабынь. — Это зовут Зверь, и он один из приближенных Мулцибера. Уже много лет он покупает здесь женщин, которых после него даже по частям собрать не могут.